Вернусь 06.01.2014. И, в качестве "сделать ручкой на прощание" - еще одна порция "Парии".
Под катом - татуировки и хиханьки.
Пария (XLIV)
Его руки и торс были худощавыми, но с прекрасно развитой мускулатурой. Кожа казалась тускло-бледной – он давно не бывал на солнце. Татуировки покрывали его от пояса до шеи, вились по груди и спине, тянулись по каждой руке до самого запястья. Это были тысячи мелко и плотно написанных строк, каждая говорила о бремени или епитимии, о задании или долге. Они повествовали о том, что он совершал, стремясь избавить других от их нужды и очистить свою душу. И, кажется, они продолжались и ниже его ремня.
Обычно Проклятый носил на своем теле три-четыре записи, иногда их количество достигало дюжины – в зависимости от тяжести его прегрешений. Но я никогда не видела, чтобы их было так много.
Все это заставило меня задуматься, что же он сделал, если нуждался в таком искуплении.
Шадрейк, похоже, был впечатлен.
- Не желаете ли стакан вина, сэр – или сигарету? – спросил он у Лайтберна.
- Не употребляю ни того, ни другого, - ответил Лайтберн.
- Тогда не сядете ли здесь? – произнес Шадрейк, сопровождая Лайтберна к стулу, стоящему у занавеса, на котором раньше сидела я.
Лайтберн подошел к стулу и уселся. Шадрейк осыпал своих прислужников приказаниями, он посылал их за углем, бумагой, чистой доской, особым мольбертом и амасеком. Отдавая команды, он неотрывно разглядывал Лайтберна через свое стеклышко.
Я подошла к Проклятому.
- Просто посиди немного неподвижно, - прошептала я. – Займи его. Через полчаса он надерется так, что будет уже не в состоянии рисовать. Он уже слишком обкурился сегодня вечером.
- Так это – только отговорка? – спросил он.
- Просто подыграй ему. Я заплачу тебе за беспокойство.
Я отступила назад и снова взглянула на него. Письмена у него на коже были расположены так густо, буквы – такие мелкие, что их невозможно было разобрать. Чтобы понять, что там написано, нужно было оказаться близко… очень близко к нему.
- Что ты сделал, Реннер? – спросила я.
Он не ответил.
Я некоторое время постояла рядом, наблюдая, а потом потихоньку отошла в сторону – теперь я уже не была в центре всеобщего внимания. Снова раздалась музыка. Шадрейк начал рисовать.
Я по-прежнему чувствовала взгляд, устремленный на меня. Ощущение, что за мной наблюдает псайкер, не исчезало в течение всего пребывания здесь. Я спрашивала себя, кто, или что могло находиться здесь, в коммуне, или кто мог наблюдать за нами взором своего разума, будучи где-то еще. Говорят, что Бог-Император бдит за всеми нами с Золотого Трона на Святой Терре, но не думаю, что это был Он.
Наблюдатель был гораздо ближе.
Примерно через час присутствующие начали громко требовать еще вина, и я вызвалась пойти поискать его, рассчитывая, что это позволит мне покинуть комнату и поискать хоть какие-нибудь знаки, которые, возможно, оставил мне Юдика. Лайтберн не отрывал взгляда от живописца, застыв на своем стуле. Я кивнула ему, давая понять, что он должен оставаться на месте и продолжать начатое. Потом вышла и поднялась по лестнице на жилой этаж.
Здесь было пусто. Остальные разошлись, пожелав провести ночь в других местах, или пили и обкуривались внизу.
Я обошла разгороженное занавесками стойбище под крышей – и вдруг услышала детский смех.
@темы:
переводы,
WH40K,
Pariah
-
-
04.01.2014 в 13:17-
-
04.01.2014 в 13:22-
-
04.01.2014 в 13:33-
-
07.01.2014 в 01:24О, да.
(тут как-то само всплыло в памяти чернушное из "Бури мечей": "У голого человека секретов мало..." и далее по тексту)
-
-
07.01.2014 в 01:25inquisitor,
Спасибо за пожелание.