Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Под катом - мильён терзаний, одна истерика, философские разговоры и прочий 12+
(кстати, кому не лень - посмотрите, за что "отвечает" чакра Свадхистана)
Расколотое отражение (XXVII)
- Тогда ты станешь поистине могуч, когда мы с тобой закончим, - пообещал Вайросеан.
Фулгрим усмехнулся.
- Боль – это истина, - произнес он. – Страдание – это хлещущий конец кнута, отсутствие страдания – рукоять того же, кнута, которую повелитель держит в руке. Каждый акт страдания – испытание для любви, и я докажу это вам, выдержав любую боль, которую вы мне причините, потому что люблю всех вас.
- Это не слова Фулгрима, - резко произнес Каэсорон. – Это сладкая ложь, чтобы ослабить нашу решимость.
- Неправда, - ответил Фулгрим. – Все, что я узнал с тех пор, как забрал жизнь моего брата, бесспорно доказывает это. Все, что существует в этой огромной вселенной, связано между собой незримыми нитями – даже те вещи, которые выглядят противоположностью друг другу.
- И как же это открылось тебе? – поинтересовался Люций. – Лорд Фулгрим любил все прекрасное и удивительное, но вряд ли был философом.
- Чтобы испытывать истинную любовь к красоте и чудесам, нужно быть философом в душе, - произнес Фулгрим, разочарованно покачав головой. – Я заглянул в потаенные глубины варпа, и узнал, что все сущее – это вечная борьба противоположностей: свет и тьма, жар и холод, и – конечно – наслаждение и боль. Но подумайте об экстатическом удовольствии и не поддающейся описанию боли. Они связаны, но они – совсем не одно и то же. Боль может существовать без всякого страдания, как возможно и страдать, не испытывая боли.
- Согласен, - произнес Каэсорон. – но к чему ты клонишь?
- Что ты, будучи человеком, можешь понять, испытав боль – так это только что огонь жжет и что он опасен; но то, что я узнал в страдании, сделало меня одним из странников на дороге безумств и показало мне путь в чертоги мудрости. Боль без страданий подобна победе без борьбы, друг без друга они бессмысленны. Но, в конечном счете, страдание измеряется даже не болью, а тем, что оно отнимает у нас.
- Тогда все мы ужасно страдаем, - уверил Вайросеан. – Мы потеряли нашего возлюбленного повелителя.
Люций отвернулся – ему были отвратительны слезливые сантименты Вайросеана – и нахмурился, взглянув на то, что осталось от ступни Фулгрима. Плоть была полностью сожжена – но сейчас он видел, как нечто, напоминающее тонкую прозрачную пленку, покрывает кость, которая постепенно пропадала из вида за этой стекловидной массой. Словно змея, которая только что сбросила кожу, новая плоть ноги Фулгрима влажно, маслянисто блестела, на глазах принимая завершенную форму.
- Смотрите, - произнес Люций. – Он исцеляется. Нам нельзя останавливаться.
Фабий перевел взгляд с лица Фулгрима на его новую ступню, изучая ее с академическим интересом, а Каэсорон и Вайросеан взяли новые орудия пытки. Капитаны встали по бокам от Фулгрима и испытали выбранные приспособления на связанном примархе. Каэсорон дробил суставы изогнутыми плоскогубцами, а Вайросеан орудовал предметом, напоминающим рубанок, каждым движением снимая с груди Фулгрима длинные полосы кожи.
- А-а… - усмехнулся Фулгрим. – Поистине, лишь бальзам страданий может избавить от бремени счастья…
Люций чувствовал запах крови Фулгрима и уже собирался взять шило или молот, но взгляд в глаза примарха остановил его руку. Мучения, которые причиняли ему Каэсорон и Вайросеан, давно погрузили бы простого смертного в пучину безумия, но, похоже Фулгрим получал удовольствие от этого нового опыта.
Их взгляды встретились, и Фулгрим произнес:
- Продолжай, Люций. Возьми одну из этих вещиц. Заставь мою плоть кричать!
Люций покачал головой и скрестил руки на груди, опасаясь исполнить желание Фулгрима.
- Уверен? – улыбка снова тронула губы Фулгрима. – Ты ведь лучше, чем эти тупицы, понимаешь, что будешь жалеть, если не уступишь этому искушению.
- Что ж, ты прав, но я думаю, что существо, могущества которого хватило, чтобы взять под контроль тело Фулгрима, найдет в себе достаточно сил, чтоб без труда выдержать любую боль и страдание.
- Как ты проницателен, сын мой, - похвалил его Фулгрим. – Должен признать, это… довольно увлекательно, но боль для меня - не более, чем раздражитель. Во всяком случае та боль, которую можете причинить вы.
Каэсорон прервал свои труды и поднял взгляд на Фабия.
- Эта тварь говорит правду?
Фабий обошел каталку, измеряя показатели биоритмов Фулгрима со все бОльшим недоумением. Люций не был апотекарием, но даже он мог видеть, что эти показатели подтверждали – их действия производили на примарха эффект не больший, чем чтение стихов.
Вайросеан отшвырнул свой рубанок, и стеклянный цилиндр, установленный в темном алькове, с грохотом разбился. Отвратительная жидкость заструилась по полу Апотекариона, над ней, словно над кислотой, поднимался легкий дымок; в жидкости пульсировала бесформенная масса органов, принадлежавших существу, смутно напоминающему гуманоида. Но, кем бы оно ни было, его предсмертные конвульсии продлились лишь мгновение, после которого его несчастное подобие жизни подошло к концу.
Фабий опустился на колени около влажно блестящих останков и одарил Вайросеана ядовитым взглядом.
Марий не обратил внимание на обозленного апотекария и, взяв в руки голову Фулгрима, склонился над ним, словно собирался поцеловать. Вместо этого он треснул примарха головой о каталку и испустил жуткий вопль, наполненный горем и гневом, от которого Люций и Каэсорон шарахнулись в стороны.
Звук раскатился по помещению, отражаясь от стен, словно рев низко летящей Громовой Птицы, разрушая каждый кусок стекла, находившийся здесь. Тысячи звенящих осколков усеяли плиточный пол.
- Ты, порождение зла! – голосил Вайросеан. – Прочь, или я оторву ему голову. Лучше я увижу Фулгрима мертвым, чем позволю тебе владеть им еще хотя бы секунду!
Люций старался взять себя в руки, борясь с головокружением и звоном в ушах от акустической атаки, а Фабий метнулся к Вайросеану и оттащил его от Фулгрима.
- Идиот! – рявкнул Фабий. – Твоя дурная злость чуть не похоронила месяцы моих экспериментов.
Не обращая внимания на гнев апотекария, Вайросеан сжал кулак, готовый сделать из Фабия отбивную.
- Марий! – выкрикнул Фулгрим. – Остановись!
Десятилетия беспрекословного подчинения заставили Мария Вайросеана замереть на месте, а Люций вспомнил о железной хватке непререкаемой власти, которой от рождения обладали примархи. Даже он, не слишком склонный почитать власть предержащих, почувствовал, как слова примарха парализовали его волю.
- Ты зовешь меня злом, но как ты можешь решать, что добро, а что – зло? Разве это не просто слова, которые человек придумал, чтобы оправдывать свои поступки? – продолжал Фулгрим. – Подумай, что является мерой добра и зла, и ты увидишь, что то, что я есть, то, во что я превращаюсь – это воплощение безупречной красоты. Воплощение добродетели и совершенства.
Люций подошел к стальному столу и сверху вниз посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова касаются чего-то глубокого и важного – того, чего он не мог полностью понять, но от чего, возможно, зависело его будущее. Он взял шило с длинным изогнутым острием и вонзил его в грудь Фулгрима сквозь еще не затянувшийся рубец. Лицо Фулгрима исказилось, когда металл погрузился в его плоть, но Люций не мог определить, что выражала эта гримаса.
- И во что же ты превращаешься? – поинтересовался он.
- Ты задаешь неправильный вопрос. – ответил Фулгрим, пока Люций дюйм за дюймом продолжал погружать шило в его грудь.
- А какой правильный?
Марий и Юлий наклонились ближе, а Фабий остался в стороне, сыпля ругательствами из-за месяцев загубленной работы, которая грязными струями стекала по полу и пузырилась вокруг его ног.
- Правильный вопрос – что двигает вселенную? А ответ на него можно получить, только поняв, откуда мы все появились.
Марий решил последовать примеру Люция и выбрал себе инструмент из богатой коллекции, разложенной Фабием. Он повертел в руках грушевидное приспособление, покрутил металлическую ручку внизу – от этого верхняя часть груши раскрылась, разделившись на несколько частей, по форме похожих на листья. Удовлетворенный, он вернул предмет к первоначальной форме и подошел к каталке, чтобы поместить его между ног примарха.
- Мы появились с Терры, - произнес Марий. – Речь об этом?
Фулгрим снисходительно улыбнулся и отвечал:
- Нет, Марий. О том, что было гораздо раньше. Настолько раньше, насколько можно представить.
Марий только пожал плечами и с трудом втиснул свой инструмент туда, где ему полагалось быть, а Юлий взял набор серебристых стержней – одни длиннее, другие короче, но все заканчивались длинными, как иглы, остриями. Один за другим, Каэсорон воткнул в тело Фулгрима семь этих игл, выстраивая их в линию от темени к паху. При взгляде на его работу, кропотливую, как у старательного ремесленника, становилось ясно, что Каэсорон отлично знаком с этими приспособлениями. Люций подумал, не был ли его выбор слишком убогим по сравнению с этими орудиями пыток – но решил, что его вполне устраивает простота шила, и нажал на рукоятку, проникая глубже в тело Фулгрима, стремясь к его неизвестным органам его нечеловеческой анатомии.
Фулгрим наблюдал за манипуляциями Каэсорона с вниманием учителя, который гордится своим учеником, впервые работающим без его инструкций. Примарх покачал головой, когда Каэсорон выпрямился, и произнес:
- Ты не совсем верно расположил иглу, предназначенную для чакры Свадхистана, Юлий. Возможно, это из-за того, что там творит Марий. Чуть повыше – и будет в самый раз.
(кстати, кому не лень - посмотрите, за что "отвечает" чакра Свадхистана)
Расколотое отражение (XXVII)
- Тогда ты станешь поистине могуч, когда мы с тобой закончим, - пообещал Вайросеан.
Фулгрим усмехнулся.
- Боль – это истина, - произнес он. – Страдание – это хлещущий конец кнута, отсутствие страдания – рукоять того же, кнута, которую повелитель держит в руке. Каждый акт страдания – испытание для любви, и я докажу это вам, выдержав любую боль, которую вы мне причините, потому что люблю всех вас.
- Это не слова Фулгрима, - резко произнес Каэсорон. – Это сладкая ложь, чтобы ослабить нашу решимость.
- Неправда, - ответил Фулгрим. – Все, что я узнал с тех пор, как забрал жизнь моего брата, бесспорно доказывает это. Все, что существует в этой огромной вселенной, связано между собой незримыми нитями – даже те вещи, которые выглядят противоположностью друг другу.
- И как же это открылось тебе? – поинтересовался Люций. – Лорд Фулгрим любил все прекрасное и удивительное, но вряд ли был философом.
- Чтобы испытывать истинную любовь к красоте и чудесам, нужно быть философом в душе, - произнес Фулгрим, разочарованно покачав головой. – Я заглянул в потаенные глубины варпа, и узнал, что все сущее – это вечная борьба противоположностей: свет и тьма, жар и холод, и – конечно – наслаждение и боль. Но подумайте об экстатическом удовольствии и не поддающейся описанию боли. Они связаны, но они – совсем не одно и то же. Боль может существовать без всякого страдания, как возможно и страдать, не испытывая боли.
- Согласен, - произнес Каэсорон. – но к чему ты клонишь?
- Что ты, будучи человеком, можешь понять, испытав боль – так это только что огонь жжет и что он опасен; но то, что я узнал в страдании, сделало меня одним из странников на дороге безумств и показало мне путь в чертоги мудрости. Боль без страданий подобна победе без борьбы, друг без друга они бессмысленны. Но, в конечном счете, страдание измеряется даже не болью, а тем, что оно отнимает у нас.
- Тогда все мы ужасно страдаем, - уверил Вайросеан. – Мы потеряли нашего возлюбленного повелителя.
Люций отвернулся – ему были отвратительны слезливые сантименты Вайросеана – и нахмурился, взглянув на то, что осталось от ступни Фулгрима. Плоть была полностью сожжена – но сейчас он видел, как нечто, напоминающее тонкую прозрачную пленку, покрывает кость, которая постепенно пропадала из вида за этой стекловидной массой. Словно змея, которая только что сбросила кожу, новая плоть ноги Фулгрима влажно, маслянисто блестела, на глазах принимая завершенную форму.
- Смотрите, - произнес Люций. – Он исцеляется. Нам нельзя останавливаться.
Фабий перевел взгляд с лица Фулгрима на его новую ступню, изучая ее с академическим интересом, а Каэсорон и Вайросеан взяли новые орудия пытки. Капитаны встали по бокам от Фулгрима и испытали выбранные приспособления на связанном примархе. Каэсорон дробил суставы изогнутыми плоскогубцами, а Вайросеан орудовал предметом, напоминающим рубанок, каждым движением снимая с груди Фулгрима длинные полосы кожи.
- А-а… - усмехнулся Фулгрим. – Поистине, лишь бальзам страданий может избавить от бремени счастья…
Люций чувствовал запах крови Фулгрима и уже собирался взять шило или молот, но взгляд в глаза примарха остановил его руку. Мучения, которые причиняли ему Каэсорон и Вайросеан, давно погрузили бы простого смертного в пучину безумия, но, похоже Фулгрим получал удовольствие от этого нового опыта.
Их взгляды встретились, и Фулгрим произнес:
- Продолжай, Люций. Возьми одну из этих вещиц. Заставь мою плоть кричать!
Люций покачал головой и скрестил руки на груди, опасаясь исполнить желание Фулгрима.
- Уверен? – улыбка снова тронула губы Фулгрима. – Ты ведь лучше, чем эти тупицы, понимаешь, что будешь жалеть, если не уступишь этому искушению.
- Что ж, ты прав, но я думаю, что существо, могущества которого хватило, чтобы взять под контроль тело Фулгрима, найдет в себе достаточно сил, чтоб без труда выдержать любую боль и страдание.
- Как ты проницателен, сын мой, - похвалил его Фулгрим. – Должен признать, это… довольно увлекательно, но боль для меня - не более, чем раздражитель. Во всяком случае та боль, которую можете причинить вы.
Каэсорон прервал свои труды и поднял взгляд на Фабия.
- Эта тварь говорит правду?
Фабий обошел каталку, измеряя показатели биоритмов Фулгрима со все бОльшим недоумением. Люций не был апотекарием, но даже он мог видеть, что эти показатели подтверждали – их действия производили на примарха эффект не больший, чем чтение стихов.
Вайросеан отшвырнул свой рубанок, и стеклянный цилиндр, установленный в темном алькове, с грохотом разбился. Отвратительная жидкость заструилась по полу Апотекариона, над ней, словно над кислотой, поднимался легкий дымок; в жидкости пульсировала бесформенная масса органов, принадлежавших существу, смутно напоминающему гуманоида. Но, кем бы оно ни было, его предсмертные конвульсии продлились лишь мгновение, после которого его несчастное подобие жизни подошло к концу.
Фабий опустился на колени около влажно блестящих останков и одарил Вайросеана ядовитым взглядом.
Марий не обратил внимание на обозленного апотекария и, взяв в руки голову Фулгрима, склонился над ним, словно собирался поцеловать. Вместо этого он треснул примарха головой о каталку и испустил жуткий вопль, наполненный горем и гневом, от которого Люций и Каэсорон шарахнулись в стороны.
Звук раскатился по помещению, отражаясь от стен, словно рев низко летящей Громовой Птицы, разрушая каждый кусок стекла, находившийся здесь. Тысячи звенящих осколков усеяли плиточный пол.
- Ты, порождение зла! – голосил Вайросеан. – Прочь, или я оторву ему голову. Лучше я увижу Фулгрима мертвым, чем позволю тебе владеть им еще хотя бы секунду!
Люций старался взять себя в руки, борясь с головокружением и звоном в ушах от акустической атаки, а Фабий метнулся к Вайросеану и оттащил его от Фулгрима.
- Идиот! – рявкнул Фабий. – Твоя дурная злость чуть не похоронила месяцы моих экспериментов.
Не обращая внимания на гнев апотекария, Вайросеан сжал кулак, готовый сделать из Фабия отбивную.
- Марий! – выкрикнул Фулгрим. – Остановись!
Десятилетия беспрекословного подчинения заставили Мария Вайросеана замереть на месте, а Люций вспомнил о железной хватке непререкаемой власти, которой от рождения обладали примархи. Даже он, не слишком склонный почитать власть предержащих, почувствовал, как слова примарха парализовали его волю.
- Ты зовешь меня злом, но как ты можешь решать, что добро, а что – зло? Разве это не просто слова, которые человек придумал, чтобы оправдывать свои поступки? – продолжал Фулгрим. – Подумай, что является мерой добра и зла, и ты увидишь, что то, что я есть, то, во что я превращаюсь – это воплощение безупречной красоты. Воплощение добродетели и совершенства.
Люций подошел к стальному столу и сверху вниз посмотрел на примарха, чувствуя, что его слова касаются чего-то глубокого и важного – того, чего он не мог полностью понять, но от чего, возможно, зависело его будущее. Он взял шило с длинным изогнутым острием и вонзил его в грудь Фулгрима сквозь еще не затянувшийся рубец. Лицо Фулгрима исказилось, когда металл погрузился в его плоть, но Люций не мог определить, что выражала эта гримаса.
- И во что же ты превращаешься? – поинтересовался он.
- Ты задаешь неправильный вопрос. – ответил Фулгрим, пока Люций дюйм за дюймом продолжал погружать шило в его грудь.
- А какой правильный?
Марий и Юлий наклонились ближе, а Фабий остался в стороне, сыпля ругательствами из-за месяцев загубленной работы, которая грязными струями стекала по полу и пузырилась вокруг его ног.
- Правильный вопрос – что двигает вселенную? А ответ на него можно получить, только поняв, откуда мы все появились.
Марий решил последовать примеру Люция и выбрал себе инструмент из богатой коллекции, разложенной Фабием. Он повертел в руках грушевидное приспособление, покрутил металлическую ручку внизу – от этого верхняя часть груши раскрылась, разделившись на несколько частей, по форме похожих на листья. Удовлетворенный, он вернул предмет к первоначальной форме и подошел к каталке, чтобы поместить его между ног примарха.
- Мы появились с Терры, - произнес Марий. – Речь об этом?
Фулгрим снисходительно улыбнулся и отвечал:
- Нет, Марий. О том, что было гораздо раньше. Настолько раньше, насколько можно представить.
Марий только пожал плечами и с трудом втиснул свой инструмент туда, где ему полагалось быть, а Юлий взял набор серебристых стержней – одни длиннее, другие короче, но все заканчивались длинными, как иглы, остриями. Один за другим, Каэсорон воткнул в тело Фулгрима семь этих игл, выстраивая их в линию от темени к паху. При взгляде на его работу, кропотливую, как у старательного ремесленника, становилось ясно, что Каэсорон отлично знаком с этими приспособлениями. Люций подумал, не был ли его выбор слишком убогим по сравнению с этими орудиями пыток – но решил, что его вполне устраивает простота шила, и нажал на рукоятку, проникая глубже в тело Фулгрима, стремясь к его неизвестным органам его нечеловеческой анатомии.
Фулгрим наблюдал за манипуляциями Каэсорона с вниманием учителя, который гордится своим учеником, впервые работающим без его инструкций. Примарх покачал головой, когда Каэсорон выпрямился, и произнес:
- Ты не совсем верно расположил иглу, предназначенную для чакры Свадхистана, Юлий. Возможно, это из-за того, что там творит Марий. Чуть повыше – и будет в самый раз.
@темы: переводы, WH40K, Reflection crack`d
-
-
18.05.2013 в 10:55эффект не больший, чем чтение стихов. - жаль, что ещё не родился боевой брат Ляпис, прославившийся сочинением стихов про Габриэля Сета. Вот он мог заставить и демона страдать
В общем, они явно забили на мысль о сохранении тела примарха. Представляю себе их успех:
Фулгрим: Ой... что-то мне в целом хреново... и это ощущение в... ну... в чакре Свадхистана...
Все: Не волнуйтесь, это пройдёт! Главное - что вы теперь с нами!
Фабий, шёпотом Марию: Да вынь ты эту чёртову грушу!
-
-
18.05.2013 в 11:07О, да.
Макнилл, как всегда, прекрасен неописуемо.
А ты, мужик, - как обычно уловил самую суть.
-
-
18.05.2013 в 14:39-
-
18.05.2013 в 14:43Там дальше Фулгрима будут коротить током, а он в ответ... все-все, не спойлерю.
-
-
18.05.2013 в 21:10-
-
18.05.2013 в 21:25В финале главы будет как минимум одна фразочка, от которой (прости, сестрица) твоя истерика, мнится мне, может стать еще сильнее.
А Макнилл - дооо. Хоррош, чертяка. Хотя, бери выше - уже и на демон-прЫнца потянет.
-
-
20.05.2013 в 17:06-
-
20.05.2013 в 17:16а чего, я тут приятельнице рассказывала, она про Ваху, вообще не в курсе, и я такая: "да вот представь, пафос, превозмогание, мужики "правильного" формата и все что надо - уже в каноне")
-
-
20.05.2013 в 17:41мужиками)астартес правильного формата))-
-
20.05.2013 в 17:43это у тебя видела такую лошадушку "десантного" формата?)
-
-
20.05.2013 в 17:51мариятяжика с белыми копытцами в три раза больше человека?-
-
20.05.2013 в 17:52ага) вполне может быть) я... внезапно просто люблю тяжиков)
-
-
20.05.2013 в 17:59я от тяжиков просто без ума)0 они такие *_* замечательные! Круче всех остальных пород! просто таки Астартес среди лошадей)
-
-
20.05.2013 в 21:49куда мне до Макнилла)
Ну, Уотсон-то временами, имхо, покруче загибает. Но Макнилл - однозначно в разы веселее и остроумнее.