Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Под катом - пахнет жареным. В прямом смысле слова
Расколотое отражение (XXVI)
- Тогда зачем нужны все остальные штуки? – не понял Каэсорон.
- Этот предмет может заставить человека поверить, что он горит заживо, едва он увидит искру, мелькнувшую поблизости от него - но можно получить некоторое удовлетворение от… менее сложного подхода к боли. – сообщил Фабий.
- Ну, с этим мы все согласны. – произнес Первый капитан.
- Так чего мы ждем? – требовательно вопросил Вайросеан. – Давайте начнем, чтобы быстрее покончить с этим.
Фабий медленно кивнул и снова развернул каталку. Лицо Фулгрима слегка покраснело, и Люций видел, как он смакует их надежды и предвкушает их усилия в попытках спасти душу того, чье тело он захватил.
- Я помню эту вещицу, - заметил Фулгрим. – Ты что – серьезно веришь, что она подействует на сущность вроде меня? Мой разум – система, куда более сложная и запутанная, чем это можно сказать о твоем. Он работает в сферах, которые не в состоянии постичь ни один из вас, он беспределен, и не ограничивается тем, что заключено в костяной оболочке, он существует там, куда лишь богам дано проникнуть.
- Вот и проверим, - коротко ответил Фабий, уязвленный тем, что его гениальность попытались поставить под сомнение.
- Начинай с этой штуки, - приказал Каэсорон. – Если все получится, то Фулгрим вернется в отличное, неповрежденное тело.
- Сыны мои, в ваших поступках вы – словно овцы, которых ведут на бойню. – продолжал Фулгрим. – Люций подбросил идею, которая зажгла искру интереса в ваших унылых жизнях, а вы ухватились за нее, как за путеводную нить – потому что с ее помощью вы действительно можете что-то чувствовать. Неужели со времени нашего вознесения вы так ничему и не научились? Непокорность в душе и делах – вот подлинная жизнь. Братство делает из вас стадо баранов, и лишь ересь – божественна!
- Хватит болтать, - произнес Люций, и, схватив зазубренные плоскогубцы, поймал ими средний палец правой руки Фулгрима. Одно быстрое, ровное нажатие – и он раздробил средний сустав пальца, кровь брызнула из раны струей, потом замедлилась, падая каплями.
Фулгрим застонал – но Люций не мог сказать, был ли это стон боли или удовольствия.
Фабий отобрал у Люция плоскогубцы, одарив его угрюмым рассерженным взглядом.
- Пытка – сложное искусство, она не терпит суеты, она возводит пирамиду боли, ведя по всем ее ступеням. – произнес он. – Без толку изрезать и покалечить – это дело для дилетантов. Я не собираюсь принимать участие в этой живодерне.
- Ну так прекрати болтать и переходи к делу, - парировал Люций. – А то у меня впечатление, что ты пытаешься увильнуть.
- Мечник прав, - заметил Каэсорон, угрожающе нависая над апотекарием. Фабий казался карликом рядом с облаченным в терминаторскую броню Юлием, так что апотекарию не оставалось ничего, кроме как кивнуть, выражая согласие.
- Как прикажете, Первый капитан, - произнес Фабий, поворачиваясь к своим инструментам. – Начнем с боли, которую дарует огонь.
Люций почувствовал, как участился его пульс, когда он увидел, как Фабий взял со скамьи сварочный резак и трижды щелкнул механизмом, прежде чем ему удалось включить прибор. Фабий активировал подачу газа – пламя, достаточно мощное, чтобы разрезать стальной лист, приняло форму небольшого конусообразного иссиня-белого язычка.
Юлий Каэсорон склонился к Фулгриму и произнес:
- Даем тебе последний шанс, выродок. Убирайся из тела моего примарха – и тебе не придется страдать.
- Я жажду страданий, - сквозь стиснутые зубы процедил Фулгрим.
Каэсорон кивнул, и Фабий поднес пламя к подошве ноги Фулгрима.
Плоть сморщилась, потекла, как расплавленная резина, испепеляемая невыносимым жаром. Спина Фулгрима выгнулась, как лук, его рот широко распахнулся в беззвучном крике, и все вены и сухожилия на его шее выступили под кожей, словно горные хребты.
Люций следил, как из-под обгорающей, скручивающейся кожи показалась кость, секунду она белела и сверкала, потом – становилась черной. Костный мозг, выгорая, наполнил воздух громким, жирным шипением, а аромат опаленной жаром плоти оставлял на нёбе богатый, словно у чуть тронутой душком дичи, привкус. Люцию и раньше приходилось обонять и пробовать на вкус человеческое мясо, но те убогие угощения не шли ни в какое сравнение с этим эпикурейским пиршеством.
Он видел, что этот запах оказывает точно такое же действие на всех остальных.
Изуродованные ожогами черты Каэсорона слегка смягчились, а Вайросеан держался на ногах только благодаря усилию воли. Только Фабий выглядел не поддавшимся этим чарам, но Люций догадывался, что он уже насладился видом и ароматом тела примарха, исследуя его божественное устройство. Фабий играл, оглаживая пламенем ногу Фулгрима, пока все, что оставалось ниже лодыжки, не превратилось в почерневшую массу сплавленной кости и кипящего костного мозга, который длинными каплями стекал на плиточный пол апотекариона.
Юлий Каэсорон взялся рукой за обугленную кость.
- Это страдание может закончиться. – произнес он; самообладание вернулось к нему с поразительной скоростью.
Люций облизал губы, все еще наслаждаясь восхитительно-богатым ароматом и вкусом обожженной плоти Фулгрима.
Фулгрим взглянул на Каэсорона с натянутой улыбкой и отвечал:
- Страдание? Да что ты знаешь о страдании? Ты – воин, который воевал там, где я ему приказывал, орудие для удовлетворения моих желаний, и не более того. Ты никогда не страдал, и не тебе говорить о страдании с тем, кто его испытал.
- Я предпочитаю не страдать, - сообщил Каэсорон. – Человек может быть достаточно силен, чтобы повелевать своими чувствами настолько, что невозможно заставить его страдать. Если кто-то страдает от боли или унижения – это лишь означает, что он утратил контроль. Это признание человеческой слабости. А я – достаточно силен, чтобы отказаться от страданий.
- Так ты еще больший глупец, чем я думал, Юлий. – произнес Фулгрим. – Как по-твоему, откуда берется сила, как не из страданий? Трудности и потери – вот источник любой силы. Тот, кто никогда не ведал страданий, обладает не большей силой, чем все прочие. Но человек должен быть слабым, чтобы страдать – и страдание дарует ему силу.
Расколотое отражение (XXVI)
- Тогда зачем нужны все остальные штуки? – не понял Каэсорон.
- Этот предмет может заставить человека поверить, что он горит заживо, едва он увидит искру, мелькнувшую поблизости от него - но можно получить некоторое удовлетворение от… менее сложного подхода к боли. – сообщил Фабий.
- Ну, с этим мы все согласны. – произнес Первый капитан.
- Так чего мы ждем? – требовательно вопросил Вайросеан. – Давайте начнем, чтобы быстрее покончить с этим.
Фабий медленно кивнул и снова развернул каталку. Лицо Фулгрима слегка покраснело, и Люций видел, как он смакует их надежды и предвкушает их усилия в попытках спасти душу того, чье тело он захватил.
- Я помню эту вещицу, - заметил Фулгрим. – Ты что – серьезно веришь, что она подействует на сущность вроде меня? Мой разум – система, куда более сложная и запутанная, чем это можно сказать о твоем. Он работает в сферах, которые не в состоянии постичь ни один из вас, он беспределен, и не ограничивается тем, что заключено в костяной оболочке, он существует там, куда лишь богам дано проникнуть.
- Вот и проверим, - коротко ответил Фабий, уязвленный тем, что его гениальность попытались поставить под сомнение.
- Начинай с этой штуки, - приказал Каэсорон. – Если все получится, то Фулгрим вернется в отличное, неповрежденное тело.
- Сыны мои, в ваших поступках вы – словно овцы, которых ведут на бойню. – продолжал Фулгрим. – Люций подбросил идею, которая зажгла искру интереса в ваших унылых жизнях, а вы ухватились за нее, как за путеводную нить – потому что с ее помощью вы действительно можете что-то чувствовать. Неужели со времени нашего вознесения вы так ничему и не научились? Непокорность в душе и делах – вот подлинная жизнь. Братство делает из вас стадо баранов, и лишь ересь – божественна!
- Хватит болтать, - произнес Люций, и, схватив зазубренные плоскогубцы, поймал ими средний палец правой руки Фулгрима. Одно быстрое, ровное нажатие – и он раздробил средний сустав пальца, кровь брызнула из раны струей, потом замедлилась, падая каплями.
Фулгрим застонал – но Люций не мог сказать, был ли это стон боли или удовольствия.
Фабий отобрал у Люция плоскогубцы, одарив его угрюмым рассерженным взглядом.
- Пытка – сложное искусство, она не терпит суеты, она возводит пирамиду боли, ведя по всем ее ступеням. – произнес он. – Без толку изрезать и покалечить – это дело для дилетантов. Я не собираюсь принимать участие в этой живодерне.
- Ну так прекрати болтать и переходи к делу, - парировал Люций. – А то у меня впечатление, что ты пытаешься увильнуть.
- Мечник прав, - заметил Каэсорон, угрожающе нависая над апотекарием. Фабий казался карликом рядом с облаченным в терминаторскую броню Юлием, так что апотекарию не оставалось ничего, кроме как кивнуть, выражая согласие.
- Как прикажете, Первый капитан, - произнес Фабий, поворачиваясь к своим инструментам. – Начнем с боли, которую дарует огонь.
Люций почувствовал, как участился его пульс, когда он увидел, как Фабий взял со скамьи сварочный резак и трижды щелкнул механизмом, прежде чем ему удалось включить прибор. Фабий активировал подачу газа – пламя, достаточно мощное, чтобы разрезать стальной лист, приняло форму небольшого конусообразного иссиня-белого язычка.
Юлий Каэсорон склонился к Фулгриму и произнес:
- Даем тебе последний шанс, выродок. Убирайся из тела моего примарха – и тебе не придется страдать.
- Я жажду страданий, - сквозь стиснутые зубы процедил Фулгрим.
Каэсорон кивнул, и Фабий поднес пламя к подошве ноги Фулгрима.
Плоть сморщилась, потекла, как расплавленная резина, испепеляемая невыносимым жаром. Спина Фулгрима выгнулась, как лук, его рот широко распахнулся в беззвучном крике, и все вены и сухожилия на его шее выступили под кожей, словно горные хребты.
Люций следил, как из-под обгорающей, скручивающейся кожи показалась кость, секунду она белела и сверкала, потом – становилась черной. Костный мозг, выгорая, наполнил воздух громким, жирным шипением, а аромат опаленной жаром плоти оставлял на нёбе богатый, словно у чуть тронутой душком дичи, привкус. Люцию и раньше приходилось обонять и пробовать на вкус человеческое мясо, но те убогие угощения не шли ни в какое сравнение с этим эпикурейским пиршеством.
Он видел, что этот запах оказывает точно такое же действие на всех остальных.
Изуродованные ожогами черты Каэсорона слегка смягчились, а Вайросеан держался на ногах только благодаря усилию воли. Только Фабий выглядел не поддавшимся этим чарам, но Люций догадывался, что он уже насладился видом и ароматом тела примарха, исследуя его божественное устройство. Фабий играл, оглаживая пламенем ногу Фулгрима, пока все, что оставалось ниже лодыжки, не превратилось в почерневшую массу сплавленной кости и кипящего костного мозга, который длинными каплями стекал на плиточный пол апотекариона.
Юлий Каэсорон взялся рукой за обугленную кость.
- Это страдание может закончиться. – произнес он; самообладание вернулось к нему с поразительной скоростью.
Люций облизал губы, все еще наслаждаясь восхитительно-богатым ароматом и вкусом обожженной плоти Фулгрима.
Фулгрим взглянул на Каэсорона с натянутой улыбкой и отвечал:
- Страдание? Да что ты знаешь о страдании? Ты – воин, который воевал там, где я ему приказывал, орудие для удовлетворения моих желаний, и не более того. Ты никогда не страдал, и не тебе говорить о страдании с тем, кто его испытал.
- Я предпочитаю не страдать, - сообщил Каэсорон. – Человек может быть достаточно силен, чтобы повелевать своими чувствами настолько, что невозможно заставить его страдать. Если кто-то страдает от боли или унижения – это лишь означает, что он утратил контроль. Это признание человеческой слабости. А я – достаточно силен, чтобы отказаться от страданий.
- Так ты еще больший глупец, чем я думал, Юлий. – произнес Фулгрим. – Как по-твоему, откуда берется сила, как не из страданий? Трудности и потери – вот источник любой силы. Тот, кто никогда не ведал страданий, обладает не большей силой, чем все прочие. Но человек должен быть слабым, чтобы страдать – и страдание дарует ему силу.
@темы: переводы, WH40K, Reflection crack`d