Выполняю еще одно обещание. Адресат поймет, кому.

[whiteconsul]

Начало фанфика по "собственному" миру, измышленному совместно с группой товарисчей.
Итак, - Эклектика.
(тяжкое похмелье, сомнительный гуманизм, человеческая слабость и менестрель-слэш-сказитель в действии)

Эклектика

Кристоф Вожар, он же Тьмотик – бывший гражданский, впоследствии бывший военный целитель, а ныне – лицо без определенных занятий – проснулся на своем топчане в старом блиндаже, заброшенном со времен последнего Керландско-Шантальского конфликта. Этот блиндаж, выгодно расположенный на ничейном поле неподалеку от дороги к Шантальской границе и аккурат между постоялым двором «Сердце и Корона» и трактиром «Глухая Несознанка» бывший хилер делил с двумя компаньонами, в обществе которых в течение последних трех лет исходил Керландию и Шанталию, а потом временно обосновался здесь, в баронстве Кемм (или, с учетом местного колорита – Кеммской волости): его благородием артиллерийским капитаном Ульрихом фон Хексенлохом и капралом арбалетчиков Фрицем Вентфогелем.
Некоторое время Тьмотик лежал неподвижно, стараясь выстроить в памяти связную картину вчерашних событий.
Начали в подсобке «Сердца и Короны», с намерением «интеллигентно посидеть». Поначалу и впрямь все шло как нельзя лучше: на столе рубиново мерцала бутыль «темного пламени» (лаильские виноградники, три года выдержки), с приличествующей закусью, компаньоны вели неторопливый, без непотребства, разговор, на коленях у арбалетчика нежился Гарсончик – молодой и бестолковый меховой боа темно-коричневой масти. Но бутыль очень скоро подошла к концу, и его благородие заявил, что ему невесело. Это означало ровно одно: надо догнаться. Для догона нужно было возвращаться в место проживания (мадам Нуазетта – хозяйка «Сердца и Короны» - была особой строгих правил, и пьянок не одобряла), и послать гонца в «Глухую Несознанку» - поэтому общество, тщательно убрав за собой, прихватив остатки закуси и оставив Гарсончика дремать на лавке, двинулось восвояси. По дороге господин капитан, поддерживая Тьмотика (голова у хилера была ясной как никогда – но ноги, видимо убоявшись этой пугающей ясности, наотрез отказывались подчиняться силе разума и выписывали непонятные криули), огласил диспозицию. Ему в «Несознанку» идти было нельзя: «Я – старший по званию, и дворянин. Ко мне уважение быть должно». Посылать Тьмотика тоже было накладно: «Окосел наш хилер-то. Пошлем его - или бабло пролюбит, или пузырь разобьет». Фриц, не дожидаясь финала блистательной стратегии, произнес: «Понял», и скрылся впотьмах.
«Вот ведь…» - задумчиво произнес его благородие, глядя вслед: «- Мысли что ли он мои прочел?». Тьмотик захихикал – уж очень забавно выглядело выражение умственной деятельности на физиономии Хексенлоха, и они двинулись дальше.
Когда добрались до блиндажа, там все уже было готово: горели прилепленные прямо к столешнице свечки, среди них, таинственно и умиротворяюще светилась и благоухала сивухой здоровенная бутыль граппы, в миске рядом свеженько и хрустко покоились маринованные огурчики, а над всем этим великолепием, белозубо ухмыляясь, восседал Фриц, который, как водится, успел обернуться быстрее всех.
Пошло хорошо… это Тьмотик еще помнил. Потом воспоминания становились отрывочными, мешались, разбегались в разные стороны… Кажется, арбалетчик рассказывал какую-то безумно смешную похабщину (хилер помнил, что было очень смешно – но под страхом смерти не смог бы воспроизвести ни одной истории), они с господином капитаном ржали до слез… Потом, кажется, господин капитан пел что-то нетрезвое (еще бы!), но мелодичное, печальное и прочувствованное, а они с Фрицем подтягивали – получалось довольно задушевно. Но – покарай его Элиль Милосердная – Кристоф не мог вспомнить ни единого слова. К тому же, он в упор не помнил, как разделся и оказался на покладочном месте.
Полежав еще немного, хилер решил оставить тщетные попытки воспоминаний и открыл глаза. Был светлый день, в крохотное застекленное окошко под самой крышей (блиндаж был комфортабельный – должно быть, отрыт для командного состава) светило солнце, в луче плясали пылинки. Тьмотик в панике сел… - и чуть не рухнул обратно: на резкое движение голова ответила раскалывающей болью, кружением и звоном в ушах. Глаза слезились и упорно не желали фокусироваться на выбранном объекте, а во рту было так сухо, что, казалось, язык вот-вот начнет трескаться от недостатка влаги…
С трудом сфокусировав взгляд и поморгав, Кристоф ме-едленно, без рывков повернул голову. Его одежда лежала рядом – сложенная не так, как он обычно складывал ее. Тьмотику стало стыдно: кто-то (скорее всего, Фриц) вчера раздевал его и укладывал в постель… кроме того, сегодня он, кажется, безнадежно опоздал на работу… но тут на смену стыду пришло знакомое, приятно-самодовольное чувство: жестокая Несудьба опять сыграла с ним злую шутку, а бессовестные компаньоны помогли ей, вусмерть напоив его – неопытного и слабого.
Некторое время посидев, пригорюнившись, хилер решил, что пора вставать и начинать действовать. Он с трудом поднялся и добрел до тайника в стене, где хранились их коллективные сбережения – кожаная кубышка с некоторой суммой «на черный день». Поскольку день был – чернее некуда, Тьмотик решил, что пора несколько облегчить казну.
Но и тут его ждал сюрприз. Вместо кубышки в тайнике лежал листок бумаги, на котором знакомой мелкой скорописью было выведено:
«Дорогой Тьмотик,
мы с его благородием посоветовались, и решили, что, наверное, тебе лучше сегодня не ходить на работу – вчера ты перебрал, и вряд ли будешь в форме.
Коллективные сбережения я забрал с собой, ибо человек слаб.
Отдыхай.
Весь твой
Фриц В.»
Хилер не поверил своим глазам и перечитал еще раз. Смысл написанного не изменился. Тьмотик тряхнул головой, покривился от боли, и прочел снова. Все осталось как было.
- Тв-варь ушастая! Ублюдок! – прошипел целитель, смяв листок и швырнув его в угол.
Но делать было нечего. Деньги на опохмелку оказались вне досягаемости – значит, следовало срочно придумать новый план для поправки самочувствия. Хилер снял с крюка в очаге котелок с теплой водой (мерзавец-Фриц, кажется, решил подсластить пилюлю), поставил его на стол, достал из своих вещей бритву и зубную щетку, и подошел к висевшему на стене маленькому стальному зеркалу. В серебристой полированной поверхности отразилось измученное бледное личико со страдальческими глазами, окруженными свинцовой тенью, растрескавшиеся губы, небритость, еще не ставшая щетиной, и взлохмаченные черные, до плеч волосы.
Несколько секунд Кристоф задумчиво смотрел в зеркало. Оделся. Достал из кармана шнурок и собрал волосы в небрежный «хвост». Почистил зубы, не жалея мятного порошка, чтобы перебить «выхлоп». Еще раз взглянул в зеркало и, кажется, остался доволен. После этого вышел из блиндажа, запер дверь на замок и двинулся в сторону «Глухой Несознанки».

В трактире по полуденному времени было довольно людно. Возчики, крестьяне, едущие на ярмарку, мастеровые, топающие в город, закусывали и выпивали, сидя на лавках у длинных дубовых столов. За стойкой неторопливо вытирал стаканы чистым полотенцем дядька Франсуа – здоровенный, поперек себя шире усатый мужик, всегда спокойный и флегматичный. По залу шустро сновали две молоденькие официанточки – дочки Франсуа Клодина и Жоржета.
Дверь тихонько, словно неуверенно скрипнула, и в дверь вошел новый посетитель. Многие знали его – молодой хилер, который сейчас, будучи не у дел, без возобновленного патента, не мог заниматься официальной практикой, и перебивался работой, которая подвернется, вместе с двумя компаньонами – бывшими наемными солдатами. Парень молча прошел в самый темный угол, сел на лавку, облокотился на стол, и закрыл лицо руками.
К нему немедленно подлетела Жоржета.
- Что заказывать будете? Вам выпить, или покушать? Или и то, и другое?
Хилер отнял руки от лица и посмотрел на бойкую девицу. Его страдальческие, влажные темно-карие глаза окружала свинцовая тень, тонкое бледное лицо осунулось.
- Нет… Я… посижу чуть-чуть и пойду… Извини…
Жоржета захлопала ресницами.
- Что-то случилось?
- Нет-нет… - голос хилера стал почти неслышным. – Я… сейчас уйду.
Жоржета, оглядываясь, отошла. Потом, перемещаясь по залу, она еще пару раз бросила взгляд в угол. Парень по-прежнему сидел неподвижно, стиснув тонкие длинные пальцы, заломив высокие темные брови, и, кажется, не замечая никого вокруг.
Добежав до прилавка, Жоржета снова взглянула в угол, и что-то сказала отцу. Франсуа недоверчиво поглядел на дочь, потом – вышел из-за стойки и неторопливо направился в угол.
Лавка напротив скрипнула, когда дядька Франсуа уселся на нее. Целитель вздрогнул, словно пробуждаясь, и испуганно поглядел на трактирщика.
- Простите, любезный… - его голос дрогнул. - Я… ничего не буду заказывать. Сейчас уйду… - он закусил губу и опустил голову.
- Э… Парень… - даже когда Франсуа старался говорить потише, получалось не очень хорошо. На его устрашающий бас посетители стали оборачиваться, а некоторые – и пересаживаться поближе. - … Да сиди ты, сколько надо, места ты занимаешь всего ничего… Что стряслось-то?
- Я… Н-нет… Ни… - хилер судорожно зажмурил глаза и закрыл лицо руками. - …ч-чего. Простите.
- Ему бы… таво… налить малёх. – сочувственно произнес кто-то.
- На твои что ль? – насмешливо ответил крепкий молодой мужик, судя по виду, из мастеровых.
На него зашикали, а подавший совет – пожилой возчик в потертом кожаном камзоле, - с вызовом произнес:
- А хоть бы и на мои! – и позвал: - Девушка! Будь ласкова, беленькой пятьдесят. Я заплачу.
- Да чего пятьдесят? – подхватил кто-то. – Вишь, плохо человеку. Давай уж сто. Чай, не обеднеем.
- С… пасибо… - всхлипнул хилер. – Из..вините…
- Ладно тебе… - зашумели вокруг. – Нешто мы не понимаем… Ты уж скажи, чего случилось… Авось да полегчает…
Острые плечи хилера под стареньким, но опрятным черным балахоном – «повседневным» одеянием служителей Элиль Милосердной или Элиля Всеблагого – заходили ходуном. Но он справился с собой и опустил руки на стол. Карие глаза были полны слез.
- Не знаю…что на меня нашло… Ведь не в первый раз уже… Мог бы и привыкнуть…- с мучительными паузами произнес он. Казалось, каждое слово становится ему поперек горла.
Клодина поставила перед ним стограммовую бутылочку и стакан. Франсуа, сочувственно глядя на хилера, налил выпивку.
- Да кто ж тебя так, мил человек? – сочувственно произнес кто-то.
Парень вздрогнул. По бледной щеке покатилась слеза.
- Нет… Они – не злые… Просто… Я сам виноват….
- Это чего? – не понял Франсуа. – Наемнички что ль твои?
- Я… вчера заработал… - сбивчиво заговорил хилер. – Они… потребовали половину. Я… Мне… надо было отдать им сразу… Они ведь всегда, если не отдаю…
Он одним махом опрокинул налитый стакан, словно это была не граппа, а простая вода, и снова закрыл лицо руками.
- Девушка! – позвал еще кто-то. – Давай еще сто. Я заплачу.
- Отобрали что ль? – пробасил Франсуа.
- Они… били меня. – еле слышно произнес целитель. – Отобрали деньги… А потом… - он беззвучно разрыдался. – Говорили… у них давно… не было … женщин…
- Да что ж они, изверги, делают?! – ахнул один из возчиков. Остальные угрожающе зашумели.
- Нет… нет… - хилер со слезами замотал головой. – Это все я… Надо было отдать им сразу… А тогда я… не мог сопротивляться. Он… мне… нож к горлу… Говорил, порежет…
- С-сволочи! – процедил сквозь зубы давешний мастеровой.
- Не-мо-гу больше… - целитель, стуча зубами по стакану, выхлебал вторую стограммовку. – Чувствую… еще чуть-чуть – и руки на себя наложу…
- Опомнись! Что ты такое говоришь?.. - начал пожилой благообразный священник.
- Знаю – грех… - парень до дрожи стиснул пальцы. – Только того, что вчера было… ни один грех не превысит… А если превысит… Так что ж – значит, и у Создателя справедливости нет… - по его щекам снова покатились слезы.
- Во, твари! – загремел Франсуа. – Ну, пусть только явятся!
Остальные поддержали его громким шумом и руганью.
- Ты, парень, посиди еще. Успокойся. – произнес трактирщик, поднимаясь с лавки. – А вы, любезные, разойдитесь, не маячьте зазря… Дочка, принеси еще сто. За мой счет. Ты хошь тут пей, а хошь – с собой возьми.
Когда через полчаса Тьмотик, сопровождаемый сочувственными взглядами, покидал «Глухую Несознанку», он с трудом заставлял себя сохранять скорбную мину, мощным усилием воли сгоняя с лица торжествующую улыбку. Жизнь потихоньку налаживалась.