Под катом - душевные метания, кризисы доверия и продолжающееся самоосознание.
Пария (LXXXVII)
ГЛАВА 38
Бифрост
Мы летели навстречу утру и вскоре достигли южной границы Королевы Мэб. Рассвет был хмурым и туманным. Направляемые верной рукой Медеи – признаюсь, пока я не могла думать о ней как о Медее, хотя идея о том, что Сестра Бисмилла может пилотировать тяжеловооруженный катер казалась мне еще более абсурдной - мы пролетели сквозь низкие облака, миновали огромные башни-охладители мануфактуры Фарека Танга и приземлились на посадочную площадку, располагавшуюся на крыше одного из домов, расположенного в районе Верхний Город к западу от Врат Чудес.
Район был застроен старыми, побитыми непогодой домами, облицованными серым камнем, украшенными кованным железом; большинство зданий были высокими, с множеством сложных архитектурных ухищрений. Когда-то Верхний Город был прекраснейшим и одним из самых респектабельных районов города, но химические выбросы из промышленных зон испортили его климат и внешний вид. Теперь район по-прежнему сохранял достоинство, его облик казался изможденным, но благородным – словно у старого аристократа, прожившего долгую и богатую событиями жизнь. Беспорядочное нагромождение шпилей, цинковых водосточных желобов, коньков крыш, вздымающихся, как мачты, антенн, кабелей, дымоходов, украшенных оловянными решетками и крытых рубероидом откосов образовало целую пересеченную местность высоко над землей.
Посадочная платформа, на которую мы приземлились, принадлежала конкретному дому – он назывался Бифрост, и Эйзенхорн, похоже, был его владельцем, или арендатором. Мы вошли, миновав видавший виды док на крыше, и, осмотревшись, я нашла здание старым, но довольно чистым. Правда, дому не хватало собственного характера. Стены были тщательно отмыты, а полы – выложены плиткой. Помещения были скудно обставлены старой мебелью. Она казалось взятой напрокат, или перешедшей от предыдущих владельцев.
Медея показала комнаты, где мы могли отдохнуть. Я решила поспать, хотя на языке вертелось множество вопросов. Я понимала, что отдых позволит мне более эффективно задать эти вопросы и осмыслить полученные ответы.
Лайтберн перехватил меня, когда я направлялась в мою комнату.
- И что теперь? – вполголоса спросил он, оглянувшись, чтобы убедиться, что нас никто не подслушивает. – Я доверяю этой публике не больше, чем всем остальным.
- Я верю Медее, - ответила я.
- А я думаю, что в этом твоя ошибка, - нахмурился он. – Насколько я понял, она двадцать лет врала тебе и ничего более.
- Это было ее задание, - возразила я.
- А у меня задание доставить тебя обратно к Эвсебии. Это мой обет. Я с самого начала старался исполнить его – но мне мешали все кому не лень. Но, поскольку я по-прежнему в деле, я должен довести его до конца. И эти люди, от которых ты попала сюда – разве не им ты должна доверять больше всего?
Я задумалась. Отчасти Проклятый был прав, но я чувствовала, что он просто не понимает всей сложности происходящего. Мой мир на глазах превратился в путаницу масок, под которыми скрывались другие маски, подделок, лжи, скрывавшейся внутри правды и правды, спрятанной внутри лжи. Планы путались, подменяя друг друга – и я пока не понимала, какой из них следует принять, а от какого отказаться. Сестра Бисмилла… Медея действительно лгала мне двадцать лет или больше, но я чувствовала, что для этого были веские причины, и что она поступала так потому, что моя судьба была ей по-настоящему небезразлична. Мэм Мордаунт и Зона Дня заботились обо мне почти столько же времени, и я чувствовала привычную преданность им – но, возможно, именно в этом я и ошибалась. Они воспитывали меня с определенными целями, выращивая, словно овощ на продажу. Они заботились обо мне и много вложили в меня – но лишь во имя собственных эгоистичных намерений.
Я подумала, не собирались ли они сделать из меня одного из своих граэлей? Я бы служила Королю и стала одной из Восьми? Слепой, белый паук соткал бы паутину у меня в горле? Как бы я отнеслась к этому? Пыталась бы бороться?
Я думала, что, скорее всего, так бы и случилось. Я всегда считала себя преданной слугой Императора и верным воином Инквизиции. Если я была результатом эксперимента Когнитэ, вряд ли они заставили бы меня думать так. Сама мысль о том, что я – еретичка, оскверненная Когнитэ, вызывала у меня омерзение. Если бы мне сказали правду, я просто отвергла бы ее.
Я бы боролась.
С этой мыслью я провалилась в сон.