Пария (LVIII)
ГЛАВА 25
Повествующая о силе слова
Воцарилось молчание. Хоуди кашлянул, прочищая горло, и произнес:
- Это не относится к делу. Сколько миллионов человек в Империуме носят такое имя?
- А сколько из них утверждают, что они – неприкасаемые? – парировала тень.
- Мы проведем испытание, - ответил Хоуди. Экклезиархи, стоявшие вокруг, немедленно начали готовить помещение. Они передвинули пюпитры для чтения и вынесли книги. Я увидела, как Хоуди схватил за рукав пробегавшего мимо священника и произнес:
- Найди Блэкуордса. Приведи его вниз, к лестнице. Спроси, как он может прокомментировать эту информацию. Спроси насчет ее происхождения. И объясни, что Церковь не одобрит, если он попытается использовать отличную репутацию своего торгового дома, чтобы одурачить нас.
Священник кивнул и выбежал вон. Хоуди взглянул на меня.
- Не хочешь ничего сказать? – поинтересовался он.
- Только то, что знаю, как меня зовут. – ответила я.
Понтифик, сидевший у нас за спиной, снова пришел в возбуждение. Я слышала, как он, запинаясь, твердит:
- Шаги! Шаги! Один за другим! Век между двумя шагами! Медленная прогулка! Медленная прогулка в темное место!
- Он хочет говорить с ней, - произнес один из экклезиархов, обращаясь к Хоуди. Исповедник подвел меня к трону Понтифика. Понтифик часто моргал и с трудом сглатывал, словно ослепленный ярким светом. Он бессильно свесил голову, тряся жирными брылями щек, и посмотрел на меня. Казалось, он впервые с момента появления смог сфокусировать взгляд. И, похоже, он только сейчас рассмотрел меня как следует.
- Дайзумнор, - грустно пробормотал он, - Дайзумнор.
Он издал негромкий, печальный, хныкающий звук.
- Элизабета.
- Ваше Святейшество?
- Тебе суждено… суждено идти в темноте. Это долгий путь. Они сожалеют об этом.
- Куда я должна идти?
Он не подал ни единого знака, по которому я могла бы понять, что он меня слышит. Его глаза бегали туда-сюда.
- Они думают, это эхо, только эхо старого, мстительного призрака – но нет. Он здесь. Вот увидишь. Это навсегда. Он все вынес. Он такой же старый, как когда-нибудь сможет быть человеческое существо, такой же старый, как старик на золотом стуле.
Я взглянула на Хоуди. Его взгляд из прорезей маски выдавал беспокойство.
- Я видел твою душу, - шептал Понтифик, снова пуская слюни; его глаза смотрели неожиданно-ясно, - Это не черная душа. Она лучше и светлее. Она сияет. Я видел это. Смотрите! Смотрите – вон там.
Мы с Хоуди повернулись, чтобы посмотреть, куда он показывает – и одновременно почувствовали себя полными идиотами.
- Мы слишком утомили его, - сказал мне Хоуди.
- Нет! – запротестовал Понтифик. – У меня целый список того, что я должен ей сказать. Это очень важно. Очень-очень-хочем-точим. Ооой! Скажите ему. Скажите ему это! Скажите – Дайзумнор прячется за картинами, но это только для отвода глаз.
- Но я не… - начала я.
- Он должен узнать. Скажи ему, о чем трещат Восемь. Скажи ему об этом. Скажи ему – так можно понять, что они внутри. И еще скажи – ойй, это тоже важно!.. Скажи ему, чтобы наплевал на граэлей. Гораздо важнее – кто командует граэлями.
-Оставь его в покое, он устал, - произнес Хоуди.
- И кто же командует ими? – спросила я. Внезапно мной овладело чувство, что за его безумием скрывается какая-то страшная истина. Он только что произнес слово, которое я слышала при самых ужасных обстоятельствах, в ночь падения Зоны дня: граэль. Я попыталась внести хоть какую-то ясность, наугад используя слова, которые слышала в течение последних нескольких часов.
- Ими командует Король? – спросила я. – Или Восемь?
Он замотал головой так, что во все стороны полетели брызги слюны, а его щеки затряслись, как желе.
- Восемь – это Восемь, и кто его знает, чем они питаются. Они только выполняют приказы Короля. А, если Король командует ими – я не знаю, что нам делать.
- Отойди, - сказал Хоуди, оттаскивая меня назад. – Ему сейчас будет плохо.
- Но я только хотела…
- Мы должны начинать испытание, - раздраженно бросил Хоуди. – И хватит буквоедства.
- Кто он? – обратилась я к Понтифику, когда меня выводили вон, - Кому я должна сказать все это?
Дергаясь на своем троне, больше не глядя на меня, Понтифик издал долгий, шипящий и булькающий звук – словно шипение пара, выходящего из котла под большим давлением. Звук был похож на слово. Что-то вроде:
- Торн!