Оформился сегодня за обедом

Скетч об интеллигенции и мемуаристике

Скетч об интеллигенции и мемуаристике
Как известно всем, кто мало-мальски знаком с историей Ордена Ультрамаринов, капитан Уриэль Вентрис и сержант Пазаний Лесан в смысле грамотности представляли собой комплементарную пару: Вентрис умел читать, Пазаний – писать.
Рассказывают, что после их триумфального возвращения со смертельного задания, двоих героев сначала некоторое время помариновали в карантине на предмет выявления и пресечения нурглетской чумы, слаанешевой болезни, вируса Облитератора и прочих досадных и ненужных на территории крепости-монастыря вещей, а потом, когда период строгой изоляции закончился, для более быстрой адаптации к родному коллективу, приставили к ним сержанта Леарка, который должен был следить за этими опасными интеллигентами и докладывать орденскому начальству, если что не так.
Нельзя сказать, чтобы это назначение обрадовало Леарка: он прекрасно знал характеры своих боевых братьев, и не без оснований боялся, что в их опасно-интеллигентские головы от безделья могут придти опасные интеллигентские мысли, чреватые проблемами для всех троих…
Примерно неделю Леарк боялся. А потом, как это часто случалось, нервное напряжение перешло у него в интенсивную умственную деятельность. Еще через сутки он понял, что поднадзорным надо найти захватывающее (по возможности долгосрочное) занятие – и предложил им писать мемуары о подвигах, совершенных во время выполнения смертельного задания - чтоб не пропали занимательные и душеполезные истории.
Опасные интеллигенты повели на Леарка очами, сказали: «О!» - и сели творить.
Творили так: Вентрис диктовал, Пазаний записывал. Потом Вентрис читал записанное – и начинал во все корки костерить Пазания, пытаясь треснуть его по башке информационным планшетом, в котором велись записи - потому что бравый сержант, пропуская мимо ушей диктовку командира, писал, как все было на самом деле.
За неделю они изваяли полстраницы двадцатым кеглем…. Леарк был очень доволен.

@темы: вторчество, WH40K, скетчи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Изумительно-хороша.

www.coolminiornot.com/218797

@темы: WH40K

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ух ты....

Ах ты...
Ых ты...
www.ultramarinesthemovie.com/
(только б не получилось как с Bloodquest)

@темы: WH40K

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Т-тваю кавалерию!" (с)

Больше ничего не пришло мне в голову, когда, после получения нового кодекса Волков, я прочитал про их кавалерийские подразделения.
Натурально - верховые Астартес.
И ездят они на "громовых волках" (Thunderwolves).
Эти зверюги живут на крайнем севере Фенриса, логова у них в легендарных Горах Вихрей, а

биологические подробности

С анатомической т.зрения они ближе к носорогам, чем к представителям семейства псовых

@темы: WH40K

---

ПрототипчЕГ

Вот, что играло у меня на "унутреннем харде", когда я писал про служителя веры Амона с мицхаром.

@темы: вторчество, занимательная механика

---

Я нипониль, чё канкретно имел в виду автор...

Формулировка нарисовалась

Но мои эмоции - вещица слишком ценная, чтобы показывать их кому попало.
И вообще, полагаю, что эмоции лучше испытывать, чем показывать.

Сбой системы. Не найдено... эмоций.

К чему демонстрировать обиду, когда можно съязвить? Стоит ли давать людям повод жалеть себя? Грустить на публике и пафосно молчать о великих проблемах мироздания? «Всё хорошо, ясно?» - пусть выражение лица будет говорящим. Вот только сказанное не должно оказаться спонтанным и непродуманным. Правильный образ – двигатель успеха. А раз двигатель – лучше обойтись без сбоев, доведя механику до совершенства. Сказки – только в книгах. Диалог – по тарифу.

Пройти тест

---

Выполняю еще одно обещание. Адресат поймет, кому.

Начало фанфика по "собственному" миру, измышленному совместно с группой товарисчей.
Итак, - Эклектика.
(тяжкое похмелье, сомнительный гуманизм, человеческая слабость и менестрель-слэш-сказитель в действии)

Эклектика

Кристоф Вожар, он же Тьмотик – бывший гражданский, впоследствии бывший военный целитель, а ныне – лицо без определенных занятий – проснулся на своем топчане в старом блиндаже, заброшенном со времен последнего Керландско-Шантальского конфликта. Этот блиндаж, выгодно расположенный на ничейном поле неподалеку от дороги к Шантальской границе и аккурат между постоялым двором «Сердце и Корона» и трактиром «Глухая Несознанка» бывший хилер делил с двумя компаньонами, в обществе которых в течение последних трех лет исходил Керландию и Шанталию, а потом временно обосновался здесь, в баронстве Кемм (или, с учетом местного колорита – Кеммской волости): его благородием артиллерийским капитаном Ульрихом фон Хексенлохом и капралом арбалетчиков Фрицем Вентфогелем.
Некоторое время Тьмотик лежал неподвижно, стараясь выстроить в памяти связную картину вчерашних событий.
Начали в подсобке «Сердца и Короны», с намерением «интеллигентно посидеть». Поначалу и впрямь все шло как нельзя лучше: на столе рубиново мерцала бутыль «темного пламени» (лаильские виноградники, три года выдержки), с приличествующей закусью, компаньоны вели неторопливый, без непотребства, разговор, на коленях у арбалетчика нежился Гарсончик – молодой и бестолковый меховой боа темно-коричневой масти. Но бутыль очень скоро подошла к концу, и его благородие заявил, что ему невесело. Это означало ровно одно: надо догнаться. Для догона нужно было возвращаться в место проживания (мадам Нуазетта – хозяйка «Сердца и Короны» - была особой строгих правил, и пьянок не одобряла), и послать гонца в «Глухую Несознанку» - поэтому общество, тщательно убрав за собой, прихватив остатки закуси и оставив Гарсончика дремать на лавке, двинулось восвояси. По дороге господин капитан, поддерживая Тьмотика (голова у хилера была ясной как никогда – но ноги, видимо убоявшись этой пугающей ясности, наотрез отказывались подчиняться силе разума и выписывали непонятные криули), огласил диспозицию. Ему в «Несознанку» идти было нельзя: «Я – старший по званию, и дворянин. Ко мне уважение быть должно». Посылать Тьмотика тоже было накладно: «Окосел наш хилер-то. Пошлем его - или бабло пролюбит, или пузырь разобьет». Фриц, не дожидаясь финала блистательной стратегии, произнес: «Понял», и скрылся впотьмах.
«Вот ведь…» - задумчиво произнес его благородие, глядя вслед: «- Мысли что ли он мои прочел?». Тьмотик захихикал – уж очень забавно выглядело выражение умственной деятельности на физиономии Хексенлоха, и они двинулись дальше.
Когда добрались до блиндажа, там все уже было готово: горели прилепленные прямо к столешнице свечки, среди них, таинственно и умиротворяюще светилась и благоухала сивухой здоровенная бутыль граппы, в миске рядом свеженько и хрустко покоились маринованные огурчики, а над всем этим великолепием, белозубо ухмыляясь, восседал Фриц, который, как водится, успел обернуться быстрее всех.
Пошло хорошо… это Тьмотик еще помнил. Потом воспоминания становились отрывочными, мешались, разбегались в разные стороны… Кажется, арбалетчик рассказывал какую-то безумно смешную похабщину (хилер помнил, что было очень смешно – но под страхом смерти не смог бы воспроизвести ни одной истории), они с господином капитаном ржали до слез… Потом, кажется, господин капитан пел что-то нетрезвое (еще бы!), но мелодичное, печальное и прочувствованное, а они с Фрицем подтягивали – получалось довольно задушевно. Но – покарай его Элиль Милосердная – Кристоф не мог вспомнить ни единого слова. К тому же, он в упор не помнил, как разделся и оказался на покладочном месте.
Полежав еще немного, хилер решил оставить тщетные попытки воспоминаний и открыл глаза. Был светлый день, в крохотное застекленное окошко под самой крышей (блиндаж был комфортабельный – должно быть, отрыт для командного состава) светило солнце, в луче плясали пылинки. Тьмотик в панике сел… - и чуть не рухнул обратно: на резкое движение голова ответила раскалывающей болью, кружением и звоном в ушах. Глаза слезились и упорно не желали фокусироваться на выбранном объекте, а во рту было так сухо, что, казалось, язык вот-вот начнет трескаться от недостатка влаги…
С трудом сфокусировав взгляд и поморгав, Кристоф ме-едленно, без рывков повернул голову. Его одежда лежала рядом – сложенная не так, как он обычно складывал ее. Тьмотику стало стыдно: кто-то (скорее всего, Фриц) вчера раздевал его и укладывал в постель… кроме того, сегодня он, кажется, безнадежно опоздал на работу… но тут на смену стыду пришло знакомое, приятно-самодовольное чувство: жестокая Несудьба опять сыграла с ним злую шутку, а бессовестные компаньоны помогли ей, вусмерть напоив его – неопытного и слабого.
Некторое время посидев, пригорюнившись, хилер решил, что пора вставать и начинать действовать. Он с трудом поднялся и добрел до тайника в стене, где хранились их коллективные сбережения – кожаная кубышка с некоторой суммой «на черный день». Поскольку день был – чернее некуда, Тьмотик решил, что пора несколько облегчить казну.
Но и тут его ждал сюрприз. Вместо кубышки в тайнике лежал листок бумаги, на котором знакомой мелкой скорописью было выведено:
«Дорогой Тьмотик,
мы с его благородием посоветовались, и решили, что, наверное, тебе лучше сегодня не ходить на работу – вчера ты перебрал, и вряд ли будешь в форме.
Коллективные сбережения я забрал с собой, ибо человек слаб.
Отдыхай.
Весь твой
Фриц В.»
Хилер не поверил своим глазам и перечитал еще раз. Смысл написанного не изменился. Тьмотик тряхнул головой, покривился от боли, и прочел снова. Все осталось как было.
- Тв-варь ушастая! Ублюдок! – прошипел целитель, смяв листок и швырнув его в угол.
Но делать было нечего. Деньги на опохмелку оказались вне досягаемости – значит, следовало срочно придумать новый план для поправки самочувствия. Хилер снял с крюка в очаге котелок с теплой водой (мерзавец-Фриц, кажется, решил подсластить пилюлю), поставил его на стол, достал из своих вещей бритву и зубную щетку, и подошел к висевшему на стене маленькому стальному зеркалу. В серебристой полированной поверхности отразилось измученное бледное личико со страдальческими глазами, окруженными свинцовой тенью, растрескавшиеся губы, небритость, еще не ставшая щетиной, и взлохмаченные черные, до плеч волосы.
Несколько секунд Кристоф задумчиво смотрел в зеркало. Оделся. Достал из кармана шнурок и собрал волосы в небрежный «хвост». Почистил зубы, не жалея мятного порошка, чтобы перебить «выхлоп». Еще раз взглянул в зеркало и, кажется, остался доволен. После этого вышел из блиндажа, запер дверь на замок и двинулся в сторону «Глухой Несознанки».

В трактире по полуденному времени было довольно людно. Возчики, крестьяне, едущие на ярмарку, мастеровые, топающие в город, закусывали и выпивали, сидя на лавках у длинных дубовых столов. За стойкой неторопливо вытирал стаканы чистым полотенцем дядька Франсуа – здоровенный, поперек себя шире усатый мужик, всегда спокойный и флегматичный. По залу шустро сновали две молоденькие официанточки – дочки Франсуа Клодина и Жоржета.
Дверь тихонько, словно неуверенно скрипнула, и в дверь вошел новый посетитель. Многие знали его – молодой хилер, который сейчас, будучи не у дел, без возобновленного патента, не мог заниматься официальной практикой, и перебивался работой, которая подвернется, вместе с двумя компаньонами – бывшими наемными солдатами. Парень молча прошел в самый темный угол, сел на лавку, облокотился на стол, и закрыл лицо руками.
К нему немедленно подлетела Жоржета.
- Что заказывать будете? Вам выпить, или покушать? Или и то, и другое?
Хилер отнял руки от лица и посмотрел на бойкую девицу. Его страдальческие, влажные темно-карие глаза окружала свинцовая тень, тонкое бледное лицо осунулось.
- Нет… Я… посижу чуть-чуть и пойду… Извини…
Жоржета захлопала ресницами.
- Что-то случилось?
- Нет-нет… - голос хилера стал почти неслышным. – Я… сейчас уйду.
Жоржета, оглядываясь, отошла. Потом, перемещаясь по залу, она еще пару раз бросила взгляд в угол. Парень по-прежнему сидел неподвижно, стиснув тонкие длинные пальцы, заломив высокие темные брови, и, кажется, не замечая никого вокруг.
Добежав до прилавка, Жоржета снова взглянула в угол, и что-то сказала отцу. Франсуа недоверчиво поглядел на дочь, потом – вышел из-за стойки и неторопливо направился в угол.
Лавка напротив скрипнула, когда дядька Франсуа уселся на нее. Целитель вздрогнул, словно пробуждаясь, и испуганно поглядел на трактирщика.
- Простите, любезный… - его голос дрогнул. - Я… ничего не буду заказывать. Сейчас уйду… - он закусил губу и опустил голову.
- Э… Парень… - даже когда Франсуа старался говорить потише, получалось не очень хорошо. На его устрашающий бас посетители стали оборачиваться, а некоторые – и пересаживаться поближе. - … Да сиди ты, сколько надо, места ты занимаешь всего ничего… Что стряслось-то?
- Я… Н-нет… Ни… - хилер судорожно зажмурил глаза и закрыл лицо руками. - …ч-чего. Простите.
- Ему бы… таво… налить малёх. – сочувственно произнес кто-то.
- На твои что ль? – насмешливо ответил крепкий молодой мужик, судя по виду, из мастеровых.
На него зашикали, а подавший совет – пожилой возчик в потертом кожаном камзоле, - с вызовом произнес:
- А хоть бы и на мои! – и позвал: - Девушка! Будь ласкова, беленькой пятьдесят. Я заплачу.
- Да чего пятьдесят? – подхватил кто-то. – Вишь, плохо человеку. Давай уж сто. Чай, не обеднеем.
- С… пасибо… - всхлипнул хилер. – Из..вините…
- Ладно тебе… - зашумели вокруг. – Нешто мы не понимаем… Ты уж скажи, чего случилось… Авось да полегчает…
Острые плечи хилера под стареньким, но опрятным черным балахоном – «повседневным» одеянием служителей Элиль Милосердной или Элиля Всеблагого – заходили ходуном. Но он справился с собой и опустил руки на стол. Карие глаза были полны слез.
- Не знаю…что на меня нашло… Ведь не в первый раз уже… Мог бы и привыкнуть…- с мучительными паузами произнес он. Казалось, каждое слово становится ему поперек горла.
Клодина поставила перед ним стограммовую бутылочку и стакан. Франсуа, сочувственно глядя на хилера, налил выпивку.
- Да кто ж тебя так, мил человек? – сочувственно произнес кто-то.
Парень вздрогнул. По бледной щеке покатилась слеза.
- Нет… Они – не злые… Просто… Я сам виноват….
- Это чего? – не понял Франсуа. – Наемнички что ль твои?
- Я… вчера заработал… - сбивчиво заговорил хилер. – Они… потребовали половину. Я… Мне… надо было отдать им сразу… Они ведь всегда, если не отдаю…
Он одним махом опрокинул налитый стакан, словно это была не граппа, а простая вода, и снова закрыл лицо руками.
- Девушка! – позвал еще кто-то. – Давай еще сто. Я заплачу.
- Отобрали что ль? – пробасил Франсуа.
- Они… били меня. – еле слышно произнес целитель. – Отобрали деньги… А потом… - он беззвучно разрыдался. – Говорили… у них давно… не было … женщин…
- Да что ж они, изверги, делают?! – ахнул один из возчиков. Остальные угрожающе зашумели.
- Нет… нет… - хилер со слезами замотал головой. – Это все я… Надо было отдать им сразу… А тогда я… не мог сопротивляться. Он… мне… нож к горлу… Говорил, порежет…
- С-сволочи! – процедил сквозь зубы давешний мастеровой.
- Не-мо-гу больше… - целитель, стуча зубами по стакану, выхлебал вторую стограммовку. – Чувствую… еще чуть-чуть – и руки на себя наложу…
- Опомнись! Что ты такое говоришь?.. - начал пожилой благообразный священник.
- Знаю – грех… - парень до дрожи стиснул пальцы. – Только того, что вчера было… ни один грех не превысит… А если превысит… Так что ж – значит, и у Создателя справедливости нет… - по его щекам снова покатились слезы.
- Во, твари! – загремел Франсуа. – Ну, пусть только явятся!
Остальные поддержали его громким шумом и руганью.
- Ты, парень, посиди еще. Успокойся. – произнес трактирщик, поднимаясь с лавки. – А вы, любезные, разойдитесь, не маячьте зазря… Дочка, принеси еще сто. За мой счет. Ты хошь тут пей, а хошь – с собой возьми.
Когда через полчаса Тьмотик, сопровождаемый сочувственными взглядами, покидал «Глухую Несознанку», он с трудом заставлял себя сохранять скорбную мину, мощным усилием воли сгоняя с лица торжествующую улыбку. Жизнь потихоньку налаживалась.

@темы: вторчество, быт, нравы и все такое

---

Договоренное.

Не раз и не два пропетое над пиалой чаю в "Якитории". И, наконец, записанное.

История о божественной мощи

История о божественной мощи
- Во-он!!! – от вопля Верховного дознавателя Севериуса заколыхались и зазвякали крохотные бубенчики, нашитые на ткань шатра при входе.
- Вон отсюда!!! – бушевал Верховный дознаватель, топая ножками. – Бесстыдники! Срамники! Отступники!!!
Захария и Наниэль – ездовые послушники, на которых орал Севериус, одинаковым жестом втянули головы в плечи, и попятились к выходу.
- На врэке вам место!!! – совсем уж истошно заголосил Верховный дознаватель. Послушники развернулись и ринулись вон. Севериус проводил их неожиданно-ловкими, быстрыми и хлесткими ударами посоха по спинам и головам.– У! Да! Вить! Вас мало!!!
Вылетев из палатки своего патрона Захария и Наниэль стремглав понеслись по лагерю менитских войск у стен Имера. Отбежав футов на пятьдесят, они остановились перевести дух.
- Ну вот… - с отчаянием в голосе начал Захария. – Кто тебя дернул выпросить на кухне ту курью ножку? В постный-то день? Да еще и меня прельщал… И уж согрешил бы прямо там, а не прятал ее… Преподобный же – святой человек, он все видит…
- Святой он, как же… - Наниэль, из сигнарских менитов – крепкий, светлоглазый, с физиономией, осыпанной веснушками, потер затылок, по которому прогулялся посох Верховного дознавателя. – Ни фига он не видел, унюхал просто. Никакой для этого святости не надо. – Но, взглянув на товарища (казалось, Захария вот-вот разревется – парень был благочестивый и даже трепетный), поправился. – Ну ладно-ладно. Святой. Тока еда-то все равно пропала… В костер бросил… вот, мешала она ему? Я ж все равно нечестивец. Съел бы – так не больше б той нечестивости стало.
- Ой, помолчи лучше…
- Да я чего…
Некоторое время послушники молчали, глядя в усыпанное звездами иссиня-черное небо. Среди звезд холодно сиял тонкий серп Калдера и прятался мрачный полудиск искусительницы-Ларис.
- Ладно. – нарушил молчание Наниэль. – Пошли что ль, стяжаем у кого-нибудь чего-нибудь… вдруг дадут?
- Так ведь постный день… - начал Захария. – и сказано: «После заката не вкушай…»
- Постный, а не голодный. – не допускающим возражения тоном объявил Наниэль. – Это ты у нас одной благодатью Менота жить можешь. А мне есть надобно. – и, поскольку Захария продолжал глядеть на него с молчаливым укором, с ходу нашел объяснение. – Ну, ты же не хочешь, чтоб завтра нас с голодухи шатало? Вот уроним Преподобного - хорошо будет?
На это Захария ничего возразить не смог, и послушники двинулись куда глаза глядят в поисках кормежки.
Менитский лагерь отходил ко сну. У редких костров никого не было видно… Пройдя почти до конца лагеря, Захария и Наниэль потихоньку начали склоняться к мысли, что ужинать они сегодня не будут… Это было крайне досадно - ведь завтракать и обедать им тоже не пришлось.
Но тут из темноты послышалась музыка. Кто-то наигрывал на четырнадцатиструнном мицхаре легкомысленную идрианскую песенку. Пляшущие отсветы одинокого костра, горевшего у палатки, разбитой поодаль от всех остальных, выхватывали из темноты силуэт музыканта: маленькая голова, мощная шея, косая сажень в плечах, могучая спина… Из-за плеча выглядывал длинный тонкий гриф, по которому, перебирая лады, легко порхала крупная длиннопалая кисть.
Пения было не слышно – но в руках виртуоза мицхар вел сразу и мелодию, и аккомпанемент. Наниэль поймал себя на том, что притопывает в такт: уж больно лихо и зажигательно играл незнакомец… Неожиданно правое ухо сигнарца уловило мурлыканье по-идриански. Наниэль повернул голову, и обнаружил, что Захария тихонько подпевает музыке. Под взглядом друга смуглый черноглазый аколит смутился и умолк.
Музыкант завершил песню искрометным пассажем и звонким аккордом, а потом – не поворачивая головы, окликнул:
- Что стоите, как неродные? Идите сюда, не бойтесь!
Аколиты узнали голос. На мицхаре играл Высший служитель веры, воин Менота из Ордена Кулака – брат Амон ад-Раза. Они, робея, вышли к костру.
- Доброго вам вечера. – приветствовал их Амон.
Захария ойкнул и отвел взгляд. Наниэль тоже уставился в землю. Служитель веры был без маски. Лицо у него оказалось молодое, смуглое, с шальными, светлыми зеленовато-голубыми глазами. Жесткие черные волосы – коротко острижены, а в правой ноздре сверкает крохотное золотое колечко. Увидев смущение аколитов, ад-Раза одним плавным, неуловимо-быстрым движением потянулся, откладывая в сторону мицхар, подхватил лежавшую рядом маску и прикрыл физиономию.
- За делом идете, или так, погулять? – осведомился он.
Аколиты сглотнули. Над костерком, горевшим перед служителем веры, висел закрытый крышкой котелок, в котором что-то побулькивало.
Амон проследил направление их взглядов.
- А. – кивнул он. – Сейчас будет готово.
- Благодарствуем. – вежливо произнес Захария. – Мы уже отужинали…
Наниэль засопел – ему очень захотелось дать товарищу пинка. Но брат Амон, похоже, все понял.
- У нас в обители, - произнес монах-воин, - …настоятель был. Умнейший человек. Так он говорил: «Не умеешь врать – тренируйся. А пока не натренировался – опытным людям говори только правду».
Захария, собиравшийся сказать что-то еще, неожиданно передумал и умолк. Амон, присев на корточки, сдвинул крышку с котелка. Запахло рисом и специями.
- Готово. – провозгласил служитель веры. – Налетайте.
Наниэль не заставил себя упрашивать, полез в поясную сумку за миской и ложкой. Захария стоял в нерешительности.
- Но ведь… после заката…
- Так это если до заката смог вкусить. – заметил ад-Раза. - А у меня – не получилось. Да и у вас, как вижу, тоже.
Такому знанию священных текстов не мог противостоять даже благочестивый послушник.
Захария и Наниэль сели рядом с Амоном и дружно налегли на рис, сдобренный молоком и специями, в который для вкуса были добавлены орехи и сушеный виноград.
- Да-а… - протянул ад-Раза, видя их неподдельное рвение. – Совсем господин Верховный дознаватель вас загонял. Нельзя так с живыми-то людьми.
Послушники одним согласным движением кивнули, бойко орудуя ложками.
- А вот на днях… - прожевав и проглотив заметил Наниэль, - он непонятную вещь сказал. Говорит, если будем себя вести нечестиво – он нам явит божественную мощь.
- Мы все думали, как это, - подхватил Захария. - …и чего в этом страшного. Ничего не придумали.
- У Безупречного рыцаря Креоса спрашивали, - Наниэль облизал ложку, и стал пальцами выбирать прилипшие к миске рисинки. Амон, не говоря ни слова, протянул ему кусок лепешки. Наниэль оторвал половину, и начал обтирать миску. – Да…. А он ничего не ответил. И, вроде, даже… смутился как-то.
- Еще бы... – хмыкнул Амон. Он прикончил свою долю, вымакал миску куском лепешки, тщательно вытер ее, отставил в сторону и снова прикрыл лицо маской. – Это лет пять тому была история одна. Вы-то этого помнить не можете – но дело известное. Скажу я вам, что к Севериусу всякие сущеглупые и восторженные создания так и летят, словно медом им намазано… Ну, так вот. Была одна девица нетронутая. Послушница из Храма Пламени. Совсем молоденькая, и… между нами сказать, более безбашенного существа мне видеть не приходилось.
Захария и Наниэль, не переставая жевать, подняли головы, и с интересом уставились на служителя веры.
- Вот и втемяшила эта дева себе в башку, что она преподобного любит. И что ему эта ее любовь нужна. С чего втемяшила – Менот ее ведает. Я уж у нее спрашивал… а она только глядела, да свое твердила: «Он – несча-астный. А я его люблю, и на все для него готова. И любовь моя ему поможет…» Дурная, короче.
Наниэль кивнул, вытирая и пряча свою миску. Захария с сомнением покрутил головой. Похоже, у него было другое мнение.
- Ну, пристала она к Севериусу…- Амон помолчал, подбирая слова. - …как хадорский банный лист, по-другому не сказать. Преподобный уж и так, и этак, и гнал ее от себя, и уговаривал, и к смыслу здравому взывал, чтоб оставила его в покое – она же ни в какую. Ну, и однажды решился он дать ей то, чего она искала... вернее, то, о чем он думал, что она этого ищет. Словом, было меж ними то, что было…
Захария, уже надевший маску, вспыхнул, как маков цвет. Наниэль сначала не понял, но взглянув на товарища, сообразил, о чем речь, и конфузливо опустил глаза.
- А поутру… - невозмутимо продолжал Амон.- …девица всем, кто желал слушать, раззвонила, что мощь-то у преподобного – божественная. Вот оттуда и пошло. Сам Севериус, как об этом узнал, сначала посмеялся, а потом – стал это дело через слово поминать… Хоть, может статься, девица и правду говорила, а господин Верховный дознаватель – подобен онагру…
Захария хихикнул.
- Ко-му? – не понял Наниэль.
- Онагру. – пояснил ад-Раза. – Это такие ослы дикие, у нас в пустынях водятся. Злющие и упрямые… и уши у них – страсть какие длинные. Знаешь, почему?
Аколит помотал головой и пожал плечами.
- А потому – наставительно пояснил брат Амон, - что им в детстве мамки чепчики не надевают. Вот уши и растут вольно, как им заблагорассудится.
Наниэль вопросительно сморщил лоб.
- Так преподобный, - отвечал на его недоумение монах-воин. – Говорят, под одеяниями своими сроду ни подштанников, ни иного исподнего не носил… ну, да вам-то снизу виднее… – оттого и мощь у него божественная.
От послушников впору было разжигать костер – щеки и уши у обоих горели огнем. Ад-Раза взглянул на них, вроде, усмехнулся – под маской не разобрать – и заключил.
- Однако, поздно уже.
- Да-да-да… - засуетился Захария. – Нам пора.
Наниэль поднялся следом за товарищем.
- Ну, вы заходите... – напутствовал их брат Амон. - Если что.

@темы: вторчество, WARMACHINE, быт, нравы и все такое

---

Продолжаю...

...в охотку.

Унесенные варпом

— Вот где красота-то. Где еще такого изячного найтить? — одобрительно промолвил он, — А предложишь затянуть так брата Кьерана, или еще кого, они ни в какую, говорят, боимся в обморок рухнуть!
— Ух! — выдохнул Шарлах. — Странно, что боятся. Я же – хожу, и в обморок не падаю, — с трудом вымолвил он.
— А другой раз не мешало бы упасть, — наставительно сказал Матфей. — Уж больно-то вы непредсказуемый, сударь Шарлах. Я давно хотел вам сказать: хорошего мало, ежели вот так то, как вы, не показывать тех чувств, которые все хотят видеть, и показывать те, которые видеть не хотят – ни тебе восхищения старшими по званию, ни тебе восторгов мистических, ни чего другого… и не уметь падать в обморок. Дома, понятно, оно ни к чему, а вот ежели на людях, да в нужный момент… Сколько уж я вам толковал…
— Давай скорей. Не болтай так много. Вот посмотришь, я стану чемпионом Слаанеша даже если не буду никем восхищаться и лишаться чувств. Кня-аже Всех благ Податель, до чего ж туго ты меня зашнуровал! Давай сюда доспех.
Шарлах аккуратными, заученно-четкими движениями начал прилаживать детали доспеха. Матфей подавал их, продолжая разговор: хочешь-не-хочешь, а слушай:
— И вот упаси вас бог оставаться на солнце, ежели начнет припекать, — наказывал он. — Не то вернетесь черный, как я. – И, когда Шарлах, уже полностью одетый, придирчиво оглядел себя в зеркало, заключил - Ну, теперь кушайте, только не торопясь. Мало толку, если все пойдет обратно.
Шарлах покорно присел к столу, исполненный сомнений: сможет ли он дышать, если проглотит хоть кусочек? Матфей взял с подноса сложенную салфетку, подал господину. Шарлах расправил салфетку на коленях и принялся сначала за свою любимую ветчину, не без труда проглотив первый кусок.
— Слаанеш милостивый, поскорее бы уж стать чемпионом… или хоть избранным! — возмущенно заявил он, с отвращением втыкая вилку в ямс, — Просто невыносимо вечно придуриваться и никогда не делать того, что хочешь. Надоело мне притворяться, будто я ничего ни в чем не смыслю, надоело степенно выступать, когда знаю, что бегом – быстрее, и делать вид, будто у меня кружится голова от пары затяжек кальяном с обскурой и шнапсом... или что я лишаюсь сил после двух часов на церемонии Шести Высоких и Двенадцати Низких Удовольствий, когда я этот кальян могу тянуть хоть все 10 часов, а в церемонии участвовать и двое суток подряд, не прерываясь. Надоело восклицать: «Как это верно!», слушая всякую ерунду, что несет какой нибудь олух, у которого мозгов вдвое меньше, чем у меня, но который по какому-то божественному недосмотру стал избранным, и изображать из себя полного придурка, чтоб вот такому олуху было приятно меня просвещать и мнить о себе невесть что… Не могу я больше съесть ни крошки!
— Одну оладушку, пока не простыли, — непреклонно произнес Матфей.
— Почему десантнику непременно надо казаться идиотом, чтобы найти себе покровителя и стать избранным или чемпионом?
— Да думается мне, это оттого, что обычай такой… Да и он не на ровном месте вырос. Без покровителя-то можно, конечно, - но оченно тяжело… А сами-то избранные или чемпионы и не знают толком, чего им нужно. Они только думают, что знают – а на самом деле откуда им знать-то? Ну, чтоб добиться своего, и надобно делать так, как они хотят. А старшим то кажется, что им нужны тихие да предсказуемые, у которых мозгов не больше, чем у мелкой демонетты. Сдается мне, ни один из них не будет оказывать покровительство тому, кто хоть в чем-то смыслит больше них.
— Значит, для них большая неожиданность, когда они, объявив кого-то своим преемником, или приняв клятву верности, обнаруживают, что их «младшие братья» – не полные идиоты?
— Ну, тогда уж все равно поздно. Клятвы-то произнесены, обряды совершены, обратно не отмотать. Да, сдается мне, старшие-то догадываются малость, что у меньших есть кой что в голове.
— Когда нибудь я стану говорить и делать все, что мне вздумается, и плевать я хотел, если это кому то придется не по нраву.
— Не бывать этому, — угрюмо сказал Матфей. — Нет, пока я жив. Ну, ешьте оладьи. Да в соус обмакните, вкуснее будет.

@темы: вторчество, WH40K, пародии

---

Еще одна маленькая...

...фривольность (сплетена в содружестве со Свольярдом, the WolfBrother)

Скетч о падении нравов

Скетч о падении нравов
Случилось так, что однажды на захваченной планете встретились два хаосита - последователь Хаоса Неделимого и слаанешит - и стали беседовать о том, что вокруг творится.
Последователь Хаоса Неделимого:
- Ну, шо за жисть? Ни сна, ни отдыха. Вчера ночью ко мне в келью демонетта пробралась. Я спросонок не разобрал - подумал, вор. Ну, и выбросил ее в окно. А окно на 11 этаже. Уж как она орала, как сопротивлялась...
Слаанешит:
- И не говори, дорогой брат. Культисты, вон, тоже, совсем сдурели. Тащат все, что видят, уроды... Один ко мне вчера ночью в келью пробрался. Я спросонок не разобрал - думал, демонетта... Уж как он орал, как сопротивлялся...

@темы: фривольности, WH40K, скетчи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Продолжу, пожалуй...

Унесенные варпом

Открытый бунт заставил Матфея грозно нахмуриться. Что положено делать молодому воину из Детей Императора и что не положено, было в его глазах непререкаемо и так же отличалось одно от другого, как черное от белого. Никакой середины тут быть не могло. Кьеран и другие молодые братья были воском в его мощных руках и внимательно прислушивались к его наставлениям, основанным на богатейшем жизненном опыте и безотказном здравом смысле. А вот внушить Шарлаху, что почти все его устремления противоречат тому, что ждут от него окружающие, было нелегко. Каждая победа, одержанная в этой борьбе, завоевывалась с великим трудом и с помощью различных уловок, доступных только коварному ренегатскому уму.
— Ну, может, вам наплевать, что там языками треплют про вашу обитель, а мне-то это ни к чему – заявил он. – Не больно-то приятно слушать, как про вас, вот, говорят, что у вас воспитание… нитаво. Сколько раз можно говорить – благородного воина завсегда видать по тому, как он ест. Не жрет, как орк слюнявый, чавкая, чмокая и кости под стол кидая, а возьмет самую малость и все. И вот помереть мне прям тут, на месте, если я допущу, чтоб в Храме Наслаждений вы на еду набросились, как все равно раптор какой, и начали хватать что ни попадя.
— Благородный воин. Да. Брат-капитан тебе что – неблагородный? А ест, когда в гостях. – возразил Шарлах.
— Вот вы в таких чинах будете – так и ешьте себе на здоровье. — решительно заявил Матфей. — А когда брат-капитан Элэйн был, как вы, воином из молодых, дак ничего на всяких этих собраниях не ел. И лорд Тавий, и лорд Эшиль – тоже. И теперь один – капитан, другой – избранный, а лорд Эшиль – и вовсе чемпион. А кто много ест и вообще… излишествам всяким низменным предается, тому чинов и благословений божественных не видать, как своих ушей.
— Неправда! Как раз на бдении, когда ты меня не напичкал заранее, потому что к жертвоприношению готовился, сам же лорд Эшиль и говорил мне, что правильно, когда у воина хороший аппетит.
Матфей зловеще покачал головой. Стеклянные бусины, вплетенные в восемьдесят тонких косичек, со звуком мелкого дождя стукнули по керамиту.
— Одно дело, что он говорил, а другое – что он там себе думал. Я вот чё-та не упомню, чтоб лорд Эшиль хотел вас объявить своим преемником.
Шарлах нахмурился, резкий ответ готов был слететь у него с языка, но он сдержался. Слова ренегата попали в точку, возразить было нечего. Матфей же, заметив смятенное выражение его лица, коварно переменил тактику. Он взял поднос, и, направляясь к двери, тяжело вздохнул.
— Что ж, будь по вашему. Неволить не стану. А вот неделю назад говорил я с денщиком лорда Эшиля, дак он все рассказывал: «Будущего чемпиона Слаанеша всегда видать по тому, что он ничего не ест, когда на бдении или церемонии. Взять к примеру брата Мэлэдиса. Никто меньше его, пожалуй, и не ест – по всему видать, что всякие… эти… как их… вульгарные удовольствия отвергает, на мелочи не разменивается. Потому как другим занят, благословение божественное стяжать хочет, которое уж – удовольствие так удовольствие.»
Шарлах бросил на него исполненный подозрения взгляд, но круглая физиономия бывшего Мортифакта выражала только искреннее сожаление по поводу того, что Шарлаху далеко до такого благородного воина, как брат Мэлэдис.
— Поставь поднос и зашнуруй мне корсет потуже, — с досадой молвил Шарлах. — Может быть, я перекушу немного. Потом. Если я поем сейчас, корсет не затянется.
Не подавая виду, что победа осталась за ним, Матфей поставил поднос.
— А какой доспех вы нынче наденете?
— А вот этот, — сказал Шарлах, указывая на груду черно-зеленого керамита. В мгновение ока Матфей изготовился к новой схватке.
— Ага. Щаз! Что ж сразу не в голом виде? Террор бы и фураж получился! Нет уж, пойду-ка я, найду брата-капитана, и спрошу у него, чего он вам велит надеть.
— Если ты скажешь ему хоть слово, прежде чем меня оденешь, я не проглочу ни кусочка, — холодно произнес Шарлах. — Потом меня уже не пошлют переодеваться, времени не хватит! Так что, выбирай.
Матфей вздохнул и покачал головой, признавая поражение, и выбрал из двух зол меньшее: пусть уж лучше вырядится в «неположенный» доспех (по молодости лет простительно… да и красиво, если подумать) — все лучше, чем наворачивать за чужим столом, словно с голодной планеты вернулся.
— Ухватитесь за что нибудь покрепче, вдохните и не выдыхайте, — распорядился он.
Шарлах послушно выполнил приказ, вцепившись обеими руками в спинку кровати. Матфей, преодолевая желание упереться ему коленом пониже спины, затянул шнуровку, и когда узкая, заключенная в черный атлас, скрывавший стальные «косточки», талия, стала еще тоньше, взгляд ренегата выразил восхищение и гордость.

@темы: вторчество, WH40K, пародии

---

И еще маленечко. ;-)

Унесенные варпом

Стоя перед зеркалом, он медленно поворачивался, не обнаруживая в себе ни малейшего изъяна. Высокая крепкая шея не производила впечатления грубой мощи, на руках играли мускулы, а прямые гордо развернутые плечи были просто великолепны. Не в пример многим Детям Императора он никогда не приказывал добавлять к доспеху дополнительные ребра жесткости, чтобы они помогали сохранять строгую осанку. Его радовало, что у него, как у брата-капитана Элэйна, которого при всем тщеславии Шарлах считал обладателем почти идеальной внешности, тонкие, длинные кисти рук и маленькие ступни, и, конечно, ему хотелось бы быть таким же высоким, как Элэйн, но в общем Шарлах был вполне доволен своими двумя-тридцатью пятью. Обидно, что доспех так много закрывает, подумал он, закинув руки за голову и любуясь игрой мышц под бледной матовой кожей с тонким узором татуировки. Что и говорить, мускулатура у него отменная. Еще в бытность его неофитом боевые товарищи ею восхищались. А уж такой тонкой талии, узких крепких бедер и стройных ног, как у него, нет, пожалуй ни у кого по эту сторону Ока Ужаса, а по ту – тем более.
Мысль о талии заставила его вернуться к практическим делам. Матфей затянул его корсет в талии до 78 сантиметров – для черного доспеха, а черно-зеленый требует чтоб было не больше 72. Надо велеть затянуть потуже. Шарлах приотворил дверь, прислушался: из холла доносилась неторопливая поступь Матфея. Шарлах нетерпеливо окликнул его, зная, что в этот час может сколько угодно покрикивать на денщика, никто и слова не скажет – брат-капитан сейчас проверял, все ли готово для поездки, и в казарме его не было.
— Походу, тут кому-то кажется, что у меня джамп-пак сзади болтается, - проворчал Матфей, ренегат из Мортифактов, неторопливо идя к двери. Черная, как эбонит, физиономия здоровенного ренегата выражала неприкрытую готовность к битве. В громадных перчатках покачивался поднос, над которым поднимался пар от двух крупных, политых маслом ямсов, груды оладий в сиропе и большого куска ветчины, плавающего в подливке. При виде этой ноши легкое раздражение, написанное на лице Шарлаха, сменилось выражением воинственного упрямства. Волнение, связанное с выбором доспеха, заставило его забыть установленное братом-сержантом и Матфеем железное правило: прежде чем молодые братья отправятся куда-нибудь, где предполагается застолье, их следует так напичкать едой в родной обители, чтобы там они уже не могли проглотить ни кусочка.
— Зря притащил. Я не стану есть. Унеси обратно.
Матфей поставил поднос на стол, выпрямился, взглянул на Шарлаха с высоты своих двух-шестидесяти.
— Ага, щаз. Нет уж, кушать подано, садитеся жрать пожалуйста! Нужно мне больно, чтоб опять трепали языком, как в тот раз: видать, беднО у них в обители и сурово – вот братья и мечут все, что перед ними в гостях поставят! Все скушайте до последнего кусочка!
— Нет, не стану! Поди сюда, затяни мне корсет потуже, я и так опаздываю. Лэндрайдер уже здесь – я слышал, как его подавали.
Теперь Матфей заговорил негромко и вкрадчиво:
— Ну , что вам стОит? Ну, немножко? Брат Кьеран, вон, скушал все до капельки.
— Еще бы ему не скушать, он же тебя до мокрого доспеха боится, - презрительно произнес Шарлах. — А я не стану. Убери поднос! Я прекрасно помню, как сожрал все, что ты приволок, а потом на церемонии Наслаждения Вкусом было мороженое, для которого лед получили контрабандой с самой… как ее… Вальхаллы, с той стороны Ока, а я не смог съесть ни ложечки. А сегодня я буду есть в свое удовольствие все, что захочу.

@темы: вторчество, WH40K, пародии

---

Ну, постану-ка я еще....

...кусочек от всем известного, но, имхо, удачного

Унесенные варпом

В такое ослепительное утро Шарлах обычно подходил к окну, и, облокотившись на подоконник, окидывал взглядом прекрасный вид. Но сегодня сияние солнца и лазурь небес пробудили в нем только одну мысль: «Отличный день для того, чтобы стать чемпионом Слаанеша!» Рядом с постелью стоял большой ящик с бережно уложенным в него черно-малиновым доспехом, дабы Шарлах смог сменить доспех перед церемонией, на которой лорд Эшиль – чемпион Слаанеша – объявит своего преемника. Шарлах, скользнув взглядом по ящику с доспехом, лишь пожал плечами. Если все пойдет, как он задумал, будет все равно, во что он одет – вожделенный титул все равно достанется ему. Сейчас его волновал совсем другой вопрос: какой доспех надеть на церемонию представления?
Какой же доспех сделает его неотразимым в глазах Эшиля и всех присутствующих? С восьми часов утра он примерял то один, то другой, и теперь стоял расстроенный, подавленный, в черных шелковых бОксерах, корсете и головокружительно-сложных и изящных татуировках, которые прихотливо вились по его рукам и торсу. А отвергнутые доспехи пестрыми грудами керамита громоздились вокруг него на полу и стойках вдоль стен.
Ярко-розовый, с коралловыми символами Князя Удовольствий был ему к лицу, но он надевал его прошлым летом, когда Мэлэдис приезжал в Храм Наслаждений, и тот, конечно, мог его запомнить. А значит, ничто не помешает ему съязвить на этот счет. Иссиня-черный, с филигранными узорами из темного серебра на горжерене и наручах выгодно оттеняет его ослепительную кожу, но нельзя признаться, что он его чуточку старит. Шарлах озабоченно шагнул к зеркалу и вгляделся в свое молодое, широкоскулое, с точеным подбородком лицо, словно боясь увидеть морщины или дряблый подбородок. Но Мэлэдис выглядит таким молодым – ни в коем случае нельзя казаться возле него старше своих лет. Розовато-сиреневый, с медальонами из эльдарских камней душ на тонких серебряных цепочках красив, но не в его стиле. Кьеран – побратим Шарлаха, с его тонким профилем и приятным бесцветным лицом выглядел бы в нем недурно, сам же он в этом доспехе будет походить на необстрелянного неофита, а это уж никак не годится – походить на неофита рядом со спокойным, исполненным достоинства Мэлэдисом. Темно-зеленый, с более темным, в тонких черных разводах плащом шел ему бесподобно, и вообще это был его любимый «неформенный» доспех – когда он надевал его, глаза его приобретали совсем изумрудный оттенок, — но, увы, спереди на кирасе отчетливо виднелась вмятина от удара силовым кулаком дредноута лоялистов. Конечно, можно замаскировать вмятину, вызвав мастеров и прикрепив поверх нее еще один символ Слаанеша, но, как знать, может быть, у Мэлэдиса очень зоркий глаз… Значит, оставались черно-малиновые, изукрашенные золотыми завитушками доспехи, какие носит большинство Детей Императора, недостаточно нарядные для такого случая, либо позолоченные или посеребренные, которые Шарлах находил слишком вычурными, либо черно-зеленый, который был на нем вчера. Но это был, скорее, дуэльный доспех, не слишком подходящий для представления старшим по званию, полностью открывавший шею и ключицы, с совсем небольшими наплечниками, почти как у карапейса Имперского гвардейца. И все же он не видел другого выхода, как остановить свой выбор на нем. В конце-концов, ему не приходится стыдиться своей шеи и плеч, даже если и не очень пристало открывать их на таких сборищах.

@темы: вторчество, WH40K, пародии

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Люди! Дак это ж я!" (с)

Поздравляю!!! Вы — саркастический мудак

вы так всем недовольны, вам так всё не нравится, что прям убить хочется. мудак короче.

Пройти тест

@темы: Быт, нравы и все такое