Святый Боже... Яви милость, пошли смерть. Ну что тебе стОит? Не для себя ведь прошу!
Под катом - инферно и игра на естественнейших чувствах. 
Пария (LXVII)
Они явно не ожидали, что я внезапно приду в движение – да еще предприму такие решительные действия. С лицом, все еще мокрым от нашмыганных на глаза слез, я резко развернулась, схватилась за боевой шест одного из стражей, и использовала его как рычаг, чтобы разомкнуть его хватку на моей руке. Потом шестом я, словно розгой, огрела по пальцам другого – и освободилась от его захвата. Третий сделал выпад, целясь в меня своим кутро. Я треснула его по предплечьям снизу вверх – кутро взмыл в воздух, а его владелец взревел от боли. Я поймала падающий меч и крепко стиснула его рукоять.
Я бросилась бежать. С шестом в одной руке и кутро в другой, я увернулась еще от двоих стражей, увидела свободное пространство и прибавила скорости. Мои ноги ныли от усталости после подъема по лестнице, но я не замедляла ход. Стражи бросились вдогонку с топотом и шумом. Уже дважды мне удалось побить их их же оружием – сначала в медной библиотеке, а потом здесь, наверху. Стражи были, в сущности, церемониальной гвардией. Их боевые навыки оставляли желать лучшего – но они были солдатами, и у них было оружие. Теперь, когда им стало ясно, что я – враг, а не просто подозрительная личность, которую нужно задержать, они явно проявят больше решимости.
Я резко развернулась и рванула по проходу, ведущему от главного алтаря, расталкивая столпившихся там аристократов. Я прорвалась через группу хористов, которые были слишком испуганы, чтобы встать у меня на пути. Храмовые стражи не отставали, один из них полетел на пол, столкнувшись с двумя хористами. Еще двое почти догнали меня. Я увернулась от одного, но тут же увидела, как второй на полной скорости бросился ко мне. Он занес свой шест – оружие было включено – но я отбила его в сторону захваченным кутро. Потом я отступила в сторону и угостила его электрическим разрядом в нижнюю часть ноги, используя мой шест.
Он тяжело и неуклюже обрушился на пол, его маска – лик святого – свалилась, и, проскользив по гладкому полу, остановилась, лежа носом вниз. Я перепрыгнула через него, а потом свернула налево, к органным трубам, которые возвышались, словно черные стволы плавникового дерева с одной стороны образованного ими священного ущелья. Еще несколько стражей ринулись в мою сторону, их намерения не оставляли никаких сомнений. Я уклонилась от одного, но была вынуждена разбираться с другим. Он размахивал извлеченным из ножен кутро в манере, которая недвусмысленно говорила о том, что владелец оружия намерен немедленно снять со своего святого ордена всяческие обвинения в некомпетентности и неспособности выполнять поставленные задачи, прямо здесь и прямо сейчас выпустив мне кишки.
Я отбила удар, развернулась и повторила серию движений, трижды скрестив мой клинок с его оружием. Он ответил широким взмахом шеста, я наклонилась, шест просвистел надо мной. Потом я была вынуждена отступить назад перед двумя мощными ударами меча, которые едва смогла парировать.
Не для того я вынесла годы безжалостной муштры ментора Заура, чтобы потерпеть поражение в фехтовальном поединке. Мужчина был силен и решителен, но, хотя он был сильнее меня и мог дотянуться дальше – его самонадеянность сыграла с ним дурную шутку. Кроме того, раскрашенная маска с ликом святого ограничивала ему обзор.
Я сделала ложный выпад в сторону, потом увернулась от удара – он едва не ткнул меня в левое плечо. Я блокировала его клинок моим шестом, пнула его в лодыжку, сломав ее, и оставила моим кутро глубокую царапину на внутренней стороне его предплечья – брызнула кровь. Он рухнул на пол. А я проскочила мимо него и побежала дальше.
В базилике продолжалась суматоха. Я не смогла добежать до конца прохода, ведущего к главному алтарю – и все пространство вокруг было буквально забито вооруженными стражами. Из громкоговорителей наверху по-прежнему неслись слова – указания, обращенные к собравшимся, настолько оглушительные, что их едва можно было разобрать; эхо заполняло громадный собор. Это огромное открытое пространство давало мне простор для обманных маневров, позволяло видеть передвижения противников и уворачиваться от ударов – но всех этих преимуществ явно было недостаточно.
И в тот же миг судьба подбросила мне еще одно. Внизу, глубоко под землей, началось какое-то движение, заставившее задрожать все здание базилики. Пол завибрировал. Из-под земли донесся глухой звук удара. Громадные витражные окна задребезжали, лес органных труб закачался и задрожал; куча всякой мелкой дребедени – книжицы с церковными гимнами, освященные медали с изображениями святых, молитвенники – дождем посыпалась с похожих на ящики балконов, украшавших галерею, или попадала с пюпитров, укрепленных на спинках молитвенных скамей. Выпавшие из книжек страницы, кружась, летели вниз, как осенние листья. Раздался крик – голоса множества людей, исполненные уже не тревоги, а неподдельного страха; крик поднялся, словно плотный столб дыма, и заметался под куполом базилики. Толпа богомольцев – их по-прежнему было несколько тысяч – ринулась к выходам, они бежали все быстрее и все меньше разбирая дорогу. Паника распространилась по всему помещению – так же стремительно и неумолимо, как огонь по сухому кустарнику.
И в ту же секунду появился настоящий огонь. Яркий огненный поток, яростный, как пламя горящего прометиума, хлынул наружу из-под горних престолов и потек по переходу. Видя мощь этого горящего потока одни едва не попадали в обморок, а другие – сломя голову, рванули к выходам. На некоторых загорелась одежда. Волна пламени снова выплеснулась наружу, воспламенив тонкие занавеси и изукрашенные вышивкой драпировки, облекавшие стены и проходы вблизи от горних престолов. Спускающиеся до пола полотнища вспыхнули и в воздух взвился столб искр от пылающей ткани. Огонь охватил деревянные сиденья и перегородки исповедальных кабинок.
Новые волны огня, исходившие из неведомого источника, скрытого под землей, выплескивались на поверхность в алтарной части церкви, истекали из вентиляционных решеток, поднимались из подвалов, словно под большим давлением. Длинный ряд знамен, старинных штандартов, которые лучшие полки Гвардии Санкура пронесли через многочисленные войны, вспыхнул, залив все вокруг ярким светом, и превратился в факелы оранжевого пламени и черного дыма.
Я снова ощутила запах пси-магии. И увидела извивы варпова огня, которые, как молнии, змеились под самым куполом, раскаляя железные перила и знаменные мачты так, что металл шипел, как раскаленная сковорода. От него микроатмосферные облака, клубившиеся под громадным куполом, сгустились и потемнели, словно небо в те дни, когда на смену осени приходит зима. Я не видела пси-проекцию, но знала – чувствовала – что сюда, на поверхность, поднимается Граэль Маджент. Он освободился из медной библиотеки, ушел невредимым от напавших на него Космодесантников Хаоса, и теперь пробивался из-под земли к свету – как когда-то это сделал герой древнего, изначального мифа об Орфее.
Свет, заливавший огромное здание, изменился. Он потускнел и потемнел – не от наполнявшего помещение пара, дыма или пыли, а от того, что сам воздух изменил цвет. За громадными окнами по-прежнему был ясный день – но внутри здания настала ночь. Нас окружила тьма – непроницаемая, наполненная запахом огня, пепла и псайканы. Ужас разбегающихся людей окончательно превратился в панику.
Я огляделась. Ветер, которого не могло быть в здании, трепал мои одеяния. Во тьме, сгустившейся под перевернутой чащей громадного купола, я увидела звезды, мерцающие в небе – в небе, которого я не должна была видеть, в небе, которого вообще не могло быть.
Стражи (благостное выражение их масок, изображавших лики святых, придавало им вид каких-то недотеп, оказавшихся перед лицом внезапной опасности), похоже, порастеряли свою решимость и больше не испытывали особенного желания преследовать меня. Я сбежала по ступеням, и, покинув алтарную часть, оказалась в главном зале базилики.
Вокруг меня с жужжанием кружились молитвенные автоматы – потерянные и запутавшиеся, они мерцали экранами с текстом, который никто не хотел читать. Пол вокруг был усеян вещичками, которые богомольцы оставили во время своего панического бегства: свитки со священными текстами, инфопланшеты, пуговицы, свечки, ладанки, карманные молитвенники или требники. Кто-то потерял ботинок. Еще я увидела перевернутую чашу для подаяний и костыль, свидетельствующие о том, что один из несчастных калек, просивших милостыню на лестнице, ведущей к алтарю, обрел чудесное исцеление, причиной которого стали ужас и внезапная тревога.
Я добежала до длинных рядов молитвенных скамей. Там было пусто, если не считать валяющихся тут и там потерянных вещиц. Я собиралась добраться до выхода на улицу, расположенного в заднем фасаде базилики. Сейчас там, наверное, была жуткая давка от пробивавшихся наружу толп беглецов, но я решила, что, к тому времени, как я доберусь туда, выход будет относительно свободен.
Рядом с одной из скамей я увидела детскую коляску. Это была отличная, добротная вещь, с черным лакированным корпусом, блестящими колесами со спицами из металлической проволоки и складным брезентовым верхом для защиты от солнца. В панике покидая собор, кто-то оставил в ней ребенка. Я слышала его громкий плач, доносящийся из коляски. Я остановилась в замешательстве. Разве могу я сбежать, оставив его здесь, в одиночестве и без помощи? Вид покинутого младенца всколыхнул в моей душе чувства, о которых я и не подозревала – чувства, которые уже давно были глубоко спрятаны в моем сердце.
Я продолжала быстро двигаться к выходу, решив, что сейчас я вряд ли смогу поручиться за свою дальнейшую судьбу, не говоря уже о том, чтобы нести ответственность за невинное дитя – но его плач надрывал душу, не давая уйти. Я остановилась и повернула назад.
Это было ошибкой.
Пария (LXVII)
Они явно не ожидали, что я внезапно приду в движение – да еще предприму такие решительные действия. С лицом, все еще мокрым от нашмыганных на глаза слез, я резко развернулась, схватилась за боевой шест одного из стражей, и использовала его как рычаг, чтобы разомкнуть его хватку на моей руке. Потом шестом я, словно розгой, огрела по пальцам другого – и освободилась от его захвата. Третий сделал выпад, целясь в меня своим кутро. Я треснула его по предплечьям снизу вверх – кутро взмыл в воздух, а его владелец взревел от боли. Я поймала падающий меч и крепко стиснула его рукоять.
Я бросилась бежать. С шестом в одной руке и кутро в другой, я увернулась еще от двоих стражей, увидела свободное пространство и прибавила скорости. Мои ноги ныли от усталости после подъема по лестнице, но я не замедляла ход. Стражи бросились вдогонку с топотом и шумом. Уже дважды мне удалось побить их их же оружием – сначала в медной библиотеке, а потом здесь, наверху. Стражи были, в сущности, церемониальной гвардией. Их боевые навыки оставляли желать лучшего – но они были солдатами, и у них было оружие. Теперь, когда им стало ясно, что я – враг, а не просто подозрительная личность, которую нужно задержать, они явно проявят больше решимости.
Я резко развернулась и рванула по проходу, ведущему от главного алтаря, расталкивая столпившихся там аристократов. Я прорвалась через группу хористов, которые были слишком испуганы, чтобы встать у меня на пути. Храмовые стражи не отставали, один из них полетел на пол, столкнувшись с двумя хористами. Еще двое почти догнали меня. Я увернулась от одного, но тут же увидела, как второй на полной скорости бросился ко мне. Он занес свой шест – оружие было включено – но я отбила его в сторону захваченным кутро. Потом я отступила в сторону и угостила его электрическим разрядом в нижнюю часть ноги, используя мой шест.
Он тяжело и неуклюже обрушился на пол, его маска – лик святого – свалилась, и, проскользив по гладкому полу, остановилась, лежа носом вниз. Я перепрыгнула через него, а потом свернула налево, к органным трубам, которые возвышались, словно черные стволы плавникового дерева с одной стороны образованного ими священного ущелья. Еще несколько стражей ринулись в мою сторону, их намерения не оставляли никаких сомнений. Я уклонилась от одного, но была вынуждена разбираться с другим. Он размахивал извлеченным из ножен кутро в манере, которая недвусмысленно говорила о том, что владелец оружия намерен немедленно снять со своего святого ордена всяческие обвинения в некомпетентности и неспособности выполнять поставленные задачи, прямо здесь и прямо сейчас выпустив мне кишки.
Я отбила удар, развернулась и повторила серию движений, трижды скрестив мой клинок с его оружием. Он ответил широким взмахом шеста, я наклонилась, шест просвистел надо мной. Потом я была вынуждена отступить назад перед двумя мощными ударами меча, которые едва смогла парировать.
Не для того я вынесла годы безжалостной муштры ментора Заура, чтобы потерпеть поражение в фехтовальном поединке. Мужчина был силен и решителен, но, хотя он был сильнее меня и мог дотянуться дальше – его самонадеянность сыграла с ним дурную шутку. Кроме того, раскрашенная маска с ликом святого ограничивала ему обзор.
Я сделала ложный выпад в сторону, потом увернулась от удара – он едва не ткнул меня в левое плечо. Я блокировала его клинок моим шестом, пнула его в лодыжку, сломав ее, и оставила моим кутро глубокую царапину на внутренней стороне его предплечья – брызнула кровь. Он рухнул на пол. А я проскочила мимо него и побежала дальше.
В базилике продолжалась суматоха. Я не смогла добежать до конца прохода, ведущего к главному алтарю – и все пространство вокруг было буквально забито вооруженными стражами. Из громкоговорителей наверху по-прежнему неслись слова – указания, обращенные к собравшимся, настолько оглушительные, что их едва можно было разобрать; эхо заполняло громадный собор. Это огромное открытое пространство давало мне простор для обманных маневров, позволяло видеть передвижения противников и уворачиваться от ударов – но всех этих преимуществ явно было недостаточно.
И в тот же миг судьба подбросила мне еще одно. Внизу, глубоко под землей, началось какое-то движение, заставившее задрожать все здание базилики. Пол завибрировал. Из-под земли донесся глухой звук удара. Громадные витражные окна задребезжали, лес органных труб закачался и задрожал; куча всякой мелкой дребедени – книжицы с церковными гимнами, освященные медали с изображениями святых, молитвенники – дождем посыпалась с похожих на ящики балконов, украшавших галерею, или попадала с пюпитров, укрепленных на спинках молитвенных скамей. Выпавшие из книжек страницы, кружась, летели вниз, как осенние листья. Раздался крик – голоса множества людей, исполненные уже не тревоги, а неподдельного страха; крик поднялся, словно плотный столб дыма, и заметался под куполом базилики. Толпа богомольцев – их по-прежнему было несколько тысяч – ринулась к выходам, они бежали все быстрее и все меньше разбирая дорогу. Паника распространилась по всему помещению – так же стремительно и неумолимо, как огонь по сухому кустарнику.
И в ту же секунду появился настоящий огонь. Яркий огненный поток, яростный, как пламя горящего прометиума, хлынул наружу из-под горних престолов и потек по переходу. Видя мощь этого горящего потока одни едва не попадали в обморок, а другие – сломя голову, рванули к выходам. На некоторых загорелась одежда. Волна пламени снова выплеснулась наружу, воспламенив тонкие занавеси и изукрашенные вышивкой драпировки, облекавшие стены и проходы вблизи от горних престолов. Спускающиеся до пола полотнища вспыхнули и в воздух взвился столб искр от пылающей ткани. Огонь охватил деревянные сиденья и перегородки исповедальных кабинок.
Новые волны огня, исходившие из неведомого источника, скрытого под землей, выплескивались на поверхность в алтарной части церкви, истекали из вентиляционных решеток, поднимались из подвалов, словно под большим давлением. Длинный ряд знамен, старинных штандартов, которые лучшие полки Гвардии Санкура пронесли через многочисленные войны, вспыхнул, залив все вокруг ярким светом, и превратился в факелы оранжевого пламени и черного дыма.
Я снова ощутила запах пси-магии. И увидела извивы варпова огня, которые, как молнии, змеились под самым куполом, раскаляя железные перила и знаменные мачты так, что металл шипел, как раскаленная сковорода. От него микроатмосферные облака, клубившиеся под громадным куполом, сгустились и потемнели, словно небо в те дни, когда на смену осени приходит зима. Я не видела пси-проекцию, но знала – чувствовала – что сюда, на поверхность, поднимается Граэль Маджент. Он освободился из медной библиотеки, ушел невредимым от напавших на него Космодесантников Хаоса, и теперь пробивался из-под земли к свету – как когда-то это сделал герой древнего, изначального мифа об Орфее.
Свет, заливавший огромное здание, изменился. Он потускнел и потемнел – не от наполнявшего помещение пара, дыма или пыли, а от того, что сам воздух изменил цвет. За громадными окнами по-прежнему был ясный день – но внутри здания настала ночь. Нас окружила тьма – непроницаемая, наполненная запахом огня, пепла и псайканы. Ужас разбегающихся людей окончательно превратился в панику.
Я огляделась. Ветер, которого не могло быть в здании, трепал мои одеяния. Во тьме, сгустившейся под перевернутой чащей громадного купола, я увидела звезды, мерцающие в небе – в небе, которого я не должна была видеть, в небе, которого вообще не могло быть.
Стражи (благостное выражение их масок, изображавших лики святых, придавало им вид каких-то недотеп, оказавшихся перед лицом внезапной опасности), похоже, порастеряли свою решимость и больше не испытывали особенного желания преследовать меня. Я сбежала по ступеням, и, покинув алтарную часть, оказалась в главном зале базилики.
Вокруг меня с жужжанием кружились молитвенные автоматы – потерянные и запутавшиеся, они мерцали экранами с текстом, который никто не хотел читать. Пол вокруг был усеян вещичками, которые богомольцы оставили во время своего панического бегства: свитки со священными текстами, инфопланшеты, пуговицы, свечки, ладанки, карманные молитвенники или требники. Кто-то потерял ботинок. Еще я увидела перевернутую чашу для подаяний и костыль, свидетельствующие о том, что один из несчастных калек, просивших милостыню на лестнице, ведущей к алтарю, обрел чудесное исцеление, причиной которого стали ужас и внезапная тревога.
Я добежала до длинных рядов молитвенных скамей. Там было пусто, если не считать валяющихся тут и там потерянных вещиц. Я собиралась добраться до выхода на улицу, расположенного в заднем фасаде базилики. Сейчас там, наверное, была жуткая давка от пробивавшихся наружу толп беглецов, но я решила, что, к тому времени, как я доберусь туда, выход будет относительно свободен.
Рядом с одной из скамей я увидела детскую коляску. Это была отличная, добротная вещь, с черным лакированным корпусом, блестящими колесами со спицами из металлической проволоки и складным брезентовым верхом для защиты от солнца. В панике покидая собор, кто-то оставил в ней ребенка. Я слышала его громкий плач, доносящийся из коляски. Я остановилась в замешательстве. Разве могу я сбежать, оставив его здесь, в одиночестве и без помощи? Вид покинутого младенца всколыхнул в моей душе чувства, о которых я и не подозревала – чувства, которые уже давно были глубоко спрятаны в моем сердце.
Я продолжала быстро двигаться к выходу, решив, что сейчас я вряд ли смогу поручиться за свою дальнейшую судьбу, не говоря уже о том, чтобы нести ответственность за невинное дитя – но его плач надрывал душу, не давая уйти. Я остановилась и повернула назад.
Это было ошибкой.
